Николаевны. Ему хотелось показать ей своё отношение к происходящему, а ещё лучше — навязать. Это было результатом их странных, не во всём выясненных отношений. Словно ища выход, Таня без конца набивалась ему в матери, безусловно, не по праву. И до недавних пор Данил как мог отбрыкивался. А потом «что-то» в этом увидел. Весьма определённое «что-то».
«Нет, ну, вы посмотрите... И не моргнёт ведь... «— думает Татьяна, стараясь обратить на себя внимание. Но Данил прилип взглядом к сумасшедшему действу: пританцовывая и чуть ли не в припрыжку, тётя Света попятилась, пока задом не подошла вплотную к имениннику. Тот принял половинки виляющей попы в жадные объятия и даже звучно чмокнул одно из полушарий, а потом ещё, ещё, ещё и ещё, пока не оказался носом в жаркой промежности. Света, почувствовав его язык, выгнула спину.
Смотреть на это, мягко говоря, волнующе, и Данилу ни за что не пришло бы в голову ответить на взгляд своей учительницы, которая во что бы то ни стало хотела «уберечь» его, несмотря на все их откровенные разговоры и, казалось бы, почти уже возникшую близость.
• • •
Музыка раздавалась на всю квартиру. На кухне выпивали папа с дядей Максимом. Рустам зашёл туда как ни в чём ни бывало попить воды. В руке шелестел пакет с дисками. Никто не обратил внимания.
Рустам попил воды и возвратился к Димке — тот уже наверно заждался.
День рожденья продолжился без Рустама. Тот вкратце пересказал другу, всё что увидел, однако игры быстро увели их от этой чуждой, хотя и волнующей темы.
• • •
Спустя несколько лет Рустам найдёт эту видеозапись — ту, что сделала тётя Ирина. Кое-что он вспомнит и сам, но далеко не всё.
Что он пропустил, так это мамин танец — не самый, честно сказать, умелый, больше импровизация с переходом к каким-то более откровенным вещам. Тётя Ира всё снимала с боку, несколько раз подходила ближе, в кадр попали Данил с его тогдашней учительницей, женщиной скорее пожилой или близко к тому — с ней он он часто ездил на олимпиады по химии.
И вот Рустам увидел-таки и танец, и всё, что последовало далее (не самая качественная порнография и притом довольно неумелая).
Насколько можно понять, для Сергея не бог весть какой редкостью были все эти «игрища». Уже кем-кем, а обделённым Рустам себя не чувствовал. Он не был извращенцем, и влечения к собственным родителям не испытывал. Но зато Рустам всегда был любознателен и некое чувство справедливости было присуще ему. Ну, а уверенность «преступников», что об их секрете никто не знает, повергала Рустама в раздражение, хуже того — в ярость. («Тоже мне, конспираторы! Думают, я ничего не знаю?!») Поэтому «неравнодушие» его произрастало из чего-то другого, нежели из похоти и её нездоровых проекций.
О, нет, Рустам рос не извращённым, в отличие от того же Сергея. Он рос ворчливым. Помимо своей воли оказаться носителем секрета и при этом не быть принятым ни одной из «сторон» — это жестокая судьба, особливо для