Московская жара

на моих губах при каждом поцелуе. Она была необычайно вкусна, в прочем, как и июньская.

— Стоп! — вдруг услышал я.

Как мне не понравилось это «стоп»! Я поднялся и посмотрел на Аню.

— Почему без ошейника? — спросила она, упершись руками в бедра.

И вот тут я понял, что погиб. Как я мог забыть? КАК?

— Вот подрочить ты никогда не забудешь!

Я испуганно тряс головой и тихо шептал: «Нет».

— Что нет! — она схватила меня за волосы. Я понял, чем это кончится. — Убрал руки!

Анна сильно дернула меня за волосы, и еще одна обжигающая пощечина опустилась на мое лицо.

— Руки! — цедила она сквозь зубы — Убрал!

Руками я прикрывал пах.

— За спину! — крикнула она мне прямо в лицо.

Еще пощечина. Да и мои волосы, не смотря на всю их стойкость начали покидать меня, оставаясь в Анином кулаке. Слезы переполнили мои глаза и вырвались наружу. Новый хлопок по щеке — и соленые брызги во все стороны. Повинуясь, я убрал руки за спину. Анна прижала меня к стене и уперлась коленом в грудь.

— Глаза открой, мразь! — и снова огонь на левой щеке.

Я жалостно смотрел на нее, но, видимо, это еще больше раззадорило ее. Она убрала колено с моей груди. Я зажмурился, получил еще один огненный «подарок», всхлипнул, и кара обрушилась на меня.

Я завыл или застонал, или что-то подобное. Острая боль пронзила все мое тело, я не чувствовал своих гениталий. Я пытался согнуться, но мои волосы были в надежной хватке. Анна потянула меня вверх. Я смотрел на нее чуть дыша. Еще пощечина, пинок ногой в живот и снова по яйцам. Как же больно! Я рыдал и шептал «не надо, не надо». Удары сыпались на меня. Сделав контрольный удар в пах, Анна бросила меня на пол, плюнула на меня, два раза пнула и, разгоряченная, пошла в комнату.

— Тебя бы вообще обоссать надо, мудак!

Я скорчившись валялся в прихожей и тихо плакал, изредка всхлипывая. Не этого я ожидал. Все мои фантазии о горячей после рабочего дня и московской жары киске, которую я ласкаю губами, о двух сладких булочках и моем языке, глубоко засунутым в ее попу, о том, как мой жаждущий член наконец-то окажется в Нюре, и я завыв сладко кончу, валялись рядом со мной такие же растоптанные, как и я.

— Без ошейника ко мне даже не входи! А лучше сдохни! Только не здесь! Нахуя ты приехал, я не знаю! Уебывай домой! И чтобы я тебя больше никогда не видела!

Такие пожелания я услышал. Неужели моя сказка закончилась. Я закрыл глаза и заплакал. Но не столько от телесных повреждений, сколько от душевной боли.