Семья Мэнсфилд (продолжение)

нечего больше сказать и явно ее тетки настроили на этот разговор. Мой стол был покрыт бумагами, на которых я был вынужден, хотя и без большого успеха, потакать злобным желаниям Мюриэл и Джейн. Сильвия трогательно уселась на моем колене и попыталась уткнуться в них, чтобы показать свой интерес к моей работе. Я не был к этому готов и поспешил накрыть проклятые бумаги, к ее неудовольствию, оправдываясь тем, что здесь пока что нечего читать. Но папа, они же говорят, что ты хороший писатель, гордо заметила Сильвия, не осмелившись, к счастью, дальше проникнуть в мои секреты. Мне пришлось взять на себя унизительную обязанность объяснять ей, что я могу показать ей только самое лучшее из того, что пишу. Ей, кажется, понравилось признание ее роли строгого критика. Смехотворное положение дел! К тому же она так, по своему девичьему обыкновению, вертелась у меня на коленях, что причинила мне некоторое физическое беспокойство. Ее облачение под платьем теперь минимальное, а поэтому тепло и окружность зада ощущаются несмотря на ткань. В то же время я никак не мог заставить себя убрать ее со своих колен, приходя во все большее замешательство, которого она не могла не заметить. Как раз в этот момент и вторглась Мюриэл, с порога отослав Сильвию спать свои «милые баиньки», как гласит дурацкая поговорка. Последний и влажный поцелуй Сильвии пал на мои губы, и затем она соскочила с моих колен, заставив меня очевидно «восстать» об ее приподнятые нижние щеки. Я густо покраснел, но она, к счастью, не обернулась. Едва успела закрыться за ней дверь, как Мюриэл пристально посмотрела на мое несчастное состояние и заявила, что «к ее удовольствию» я наконец «приобрел твердое отношение к женщинам». Я ничего не ответил. Я сжал зубы и положил бы ногу на ногу, если бы в-моем положении это было возможно. Мне было приказано «предъявить», от чего я отказался, но потом был вынужден покориться, хотя и боялся того, что Сильвия вернется и увидит мое готовое лопнуть орудие. (К стыду своему должен признать, что мои сестры «поздравили» бы меня за эти строк) Мой упрямый буй был затем взят в руки нежно и до боязни восхитительно. Бывают времена, теперь чересчур частые, когда тебя выводят за границы гордости и стыда. Мюриэл склонилась над моим креслом, сжав рукой мой пенис и потирая его сверху вниз. Сознаешься ли ты в помыслах? рассмеялась она, очень до-вольная тем, что ей показалось приятной оговоркой. Я покачал головой. Мои щеки с новой силой залил ...румянец. Я достаточно хорошо усвоил, как слаб я бываю в ее руках. Мои бедра начали подергиваться вопреки моей воле. Бедная, милая бедняга Сильвия... Посадить ее на такую боль-шую, дурную штуку... Нет! подавился я. На это она рассмеялась своим жестоким смехом и, вынув из-за ворота батистовый платок, крепко повязала им мою трепещущую эрекцию. Нет? Что же. Ладно, я оставлю