Евгений Омегин

юнец»!

И тот, чей сник давно конец.

И рогоносец величавый,

Кого наебывали жены,

Ялдой Омегина сражены.

Бывало, он еще в постели,

К нему записочки несут.

«Что, приглашенья? В самом деле»!

Три бляди на вечер зовут.

Там будет бал, там пьянка, праздник, —

К кому поедет мой проказник,

С кого начнет он? Все равно!

Всех усладить ему дано!

И он, позавтракав сметанкой,

Чтоб одубело хуй стоял,

Соседских девок разминал.

И ждал, когда начнется пьянка,

Пока недремные часы

Не позовут надеть трусы.

Уж темно, в санки он садится.

«Пиздуй, мудак», — раздастся крик.

Морозной пылью серебрится

Его бобровый воротник.

К Мими поехал он уверен,

Что муж ушел, открыты двери.

Вошел, вхуярил литра два.

И ну ей хуй в пизду совать.

Под ним кровать трещит, трепещет.

Бабец в соку прикрыла глаз.

Омегин, знай, сандалит хлеще.

Вот это масть, вот это класс!

Она торчит, она в экстазе.

Омегину же в самом разе.

Но он спешит, другое дело

Его зовет и он идет.

Как любит он нагое тело

И вздутый спермою живот.

Театра страстный почитатель,

Обворожительных актрис,

Незримый гражданин кулис,

Омегин ебанул к театру,

Чтобы получше разузнать,

Как вздернуть нынче Клеопатру

И Лиру яйца показать.

Чтоб не приебывался старый

Своим членякой — тряпкой вялой.

Мои богини, вы мне рады?

Внемлите мой пропитый глас.

Все те же ль вы? Другие бляди,

Сменив, не заменили ль вас?

Театр уж полон, ложи блещут,

В партере водку кто-то хлещет.

А вон целячка вся в соку

Лежит на сцене на боку.

Одной рукой пизду прикрыла,

Другою медленно манит.

И вдруг как вспрыгнет, как взлетит.

Все на нее воротят рыла.

Она ж: то раком стан согнет,

То быстрой ляжкой ляжку бьет.

Все тащутся. Омегин входит.

Пиздует прямо по ногам.

И свой бинокль скосясь наводит

На груди незнакомых дам.

Взглянул, скривил свое ебало:

«А клевых баб по ложам мало».

«Хуйня», — сказал он и понес, —

Ебал я в рот такое блядство,

Уж если хочется ебаться,

В пизду засуньте толстый нос.

А мне нужна в соку бабец.

Неужто я не молодей»?!

Изображу ль картину верно?

Уединенный кабинет,

Где мод воспитанник примерный

Одет, раздет и вновь одет.

Второй Соловский моей Евгений.

Боясь различных заражений

И сифилических простуд,

Он в ванной сколотил уют.

Он три часа залупу чистит,

Он с мылом кожицу дрочит,

Он перед зеркалом «артиста»

Трясет в руке и все молчит.

Такая, братцы, гигиена.

И, я считаю, это верно.

Отмыв головки болтик крупный,

Омегин двинулся на бал.

Распространяя дух залупный,

Красив, силен и так удал.

Вот наш герой подъехал к сеням,

Вхуярил прямо по ступеням.

Вошел и смотрит восхищенно:

Летают ножки милых дам,

Так и крича: я все отдам.

Глазеют мужики влюбленно,

Кругом и шум и суета —

Толпа развратом занята.

О, ножки, ножки, что за чудо!

Каков бы ни был женский ум,

Но ножки — главное их блюдо.

О, сколь рождают сладких дум!

Бывало, я совсем мальченкой

Уже стремил глаз под юбченку.

А там, глядишь, и в темноте

Я страстно лапал женщин ноги.

О, что за счастье! Боги, Боги!

Теперь я, братцы, импотент.

Но как ни тяжко это горе,

Баб у меня бывало море.