Сучка не захочет

антигуманизм. Она сразу оценила потенциал старого кобеля. Мужественный, можно сказать героический, взгляд самца не мог обманывать, и тогда Кристи выдвинула встречное предложение:

— Приходите ко мне на чай. Обсудим субдоминальную квинтэссенцию эгоцентризма.

И вот бутылка красного выпита, зачата вторая. Кристина поведала историю неудач, предложила всю себя взамен на маленькое обстоятельство, висящее на головке члена.

Новое приобретение Кристи заливается сталью. Это хороший, твёрдый штык, не знающий пощады. Дмитрий Владимирович никогда не трахал первокурсниц, а тут такой торт. Он годами облизывался на короткие юбки, чулочки узорчатые, с подвязочками, сеточки-ромбики. Молодые упругие сиськи, неиспорченные вскармливанием, дрожат под джемперами, вскрывают возбуждение сосков под ажурными бюстиками.

Бабочки вьются вокруг профессора, сверкая маникюрчиком и губами. Настырные кобельки берут своё прямо в коридоре, разве что не трахают девиц прилюдно. Чужие предварительные ласки будоражат ум профессора не меньше самих участников безобразия. Он пасёт красотку в коридорах альма-матер. Круглая пружинистая жопа не может ошибаться, она — пластилин в сильных руках художника. Девушка становится на цыпочки, обнимает скульптора. Тот шепчет эстетично в ушко:

— Дай.

Красотка оборачивается, многозначительный взгляд летит на профессора:

«Смотрите, как я влюблена!»

Уводит жеребца в кабинку женского туалета.

Она сидит на корточках, отчитывается перед профессором: обслуживает молодой пенис, печалится об учителе. Потом подставляет выбритое влагалище под удары, а сама упрямо мыслями на семинаре. Как он там, добряк-вольнодумец, лапает, небось, своих деточек отеческим взглядом? Она и глазки строит, и воздыхает мечтательно — ах, соитие! Молодое семя брызжет в плёночку из латекса. Ноль-ноль-один миллиметр до грехопадения.

Дмитрий Владимирович не ревновал и не занимался морализаторством. Наоборот, научился поощрять студенток, подбивать их на сексуальные эскапады. Молодо-зелено, пускай бесятся. И вот он сам закован обстоятельством верности. Член торчит колом, сердечко залупы стало лиловым от прилившей крови.

— Кристиночка, ты моя прелесть, — воздыхает Дмитрий Владимирович, тыкая в дыньку под анусом.

— «Моя прелесть!» — передразнивает рыжая, виляя голым задом. Голлум бунтует, отбиваясь от нападок старого наездника.

Мухина хохочет, насаживаясь на окольцованный член. Спиралька в матке раздаёт гарантии.

Дмитрий Владимирович приноравливается трахать свой первый трофей. Вот она — ядрёная студентка-первокурсница, рыже-крашенная мелодраматическая актриса с пухлыми губами, вытянутой к подбородку симпатичной лошадиной мордашкой, эльфийскими ушами, вертикальным желобком под греческим носом, вечно опущенным обиженным взглядом карих вялых очей. Раненая птица с огненным кренделем волос на затылке, с непоколебимой верой в моногамную любовь, Кристиночка сложена по-деревенски: широкая кость, приземистая походка — она вылита из молока, упругое тело на семьдесят дышит лошадиным здоровьем, молодые нерастянутые дойки тянутся твёрдыми сосками к подбородку, подлетают на ухабах разухабистой жизнь-моя-жестянки.


Бес-в-ребро дерёт молодую кобылу до рези в залупе. Только похоть сильнее, слива, перетянутая кольцом, влетает в чавкающую дыньку, немеет, притираясь к нежным стеночкам.

Мухина берёт слова обратно:

— Да! Да! Кончите в меня! — хватает себя за трясущиеся сиськи, вытягивает их сосками вперёд, тянется язычком, накрывает левый сосок, затем правый.

Дмитрий Владимирович — воплощение благородства. Седовласый патриарх выгибается коньком, берётся за сочные бёдра. Вожделенная детская улыбочка долгоиграет под мягкой бородой, масляный отеческий взгляд сизых очей ласкает