Аз есмь понедельник и смерть

Что же нас тревожило все это время? Воспоминания, ах да, воспоминания... О женщинах, которых ты не любишь. О женщинах, с которыми ты спишь.

Оставляй по себе только светлую память. Зачем тебе нужно, чтобы тебя проклинали? Лги вовремя или не лги совсем. Не строй планов. «Сейчас я люблю тебя», — наибольшее, что ты можешь сказать, неважно — лжешь ты или говоришь правду.

«Все лучшее — детям» — сказала она и легла головой на мой голый живот. Мы так и уснули, кажется...

И ночь погрязла в нас.

Отяжелел кузнечик, и рассыпался миндаль, прялка треснула надвое, высохла трава у колодца. Мой рот переполнен люцерной и каперсом, мои штаны мокры от восторга: новая ночь пришла ко мне, раскатилась яичком по блюдечку — Пасха!

Священнослужитель дрожит на экране сотнями строк и дрожащим тенором пересказывает какой-то святой, иссушающе знойный мираж. Диакон, диакон, зачем ты поправляешь очки? Дело ли верующих — заботиться о своих стеклах? В такую ночь...

Когда я спал с нелюбимыми женщинами, я думал, что счастье — это спать с любимой женщиной. Какой же я был романтик. Какой счастливчик. Беззаботный приятель беззаботных мужей.

Господи Боже мой, и мы порой занимаемся любовью. Но не спим вместе никогда. Кто-то кому-то не доверяет из нас, наверное. «Я засну, а ты ножом раздвинешь мне зубы и плюнешь в рот». Я не выходил на кухню за сигаретами, завернувшись в простыню — а мне говорят про Туринскую плащаницу! С присохшей каплей свежей... крови.

Свежая кровь плохо вяжется с трупными пятнами, а, диакон? С трупными пятками... Струпьями... Худые пятки галилейского подкидыша... Лобковая вошь — чем она хуже тернового венца?

Но кто примерит ЭТУ корону?

Мученичество любого беспризорника несравнимо изощреннее и подлее скоропалительного распятия на кресте. Но быть грязным, больным и вонючим — еще не означает страдать.

А что означает — страдать? Ходить по снегу в дырявых ботинках или по стеклу — с дырявой душой?

Ходить по стеклу — это... представлять тебя сейчас. Осунувшуюся, с закрытыми глазами. Выговаривающую слова через бульканье, через воду.

А где же сейчас этот, воскрешенный? А, Он стоит в углу и улыбается! Навряд ли Он отвернулся. Навряд ли Он заткнул уши.

Осени их благодатью Своей, Царь Иудейский! Ниспошли им еще детей — светлых, как кочерыжка! Наставь их на путь истинный! ПО-МЕД-ЛЕН-НЕЙ...

В поте лица своего будешь ты спать с женою своей, и прилепитесь друг к другу. В поте лица своего буду и я представлять вас двоих...

«Зачем ты СКАЗАЛ это...» А зачем ты делаешь это! Зачем я не мертв здесь и сейчас!

Любящие. Теплое слово. Блевал я теплыми словами. Ежедневная физическая боль. Как будто не один десяток шприцев с глюкозой обломали во мне.

А что, разве тебе не нравится, когда тебя бьют под дых? Разве это плохо — пальцы в дверь? Когда глаз выкалывают швейной иглой? Нет, тоньше: вот душа, она — как открытое мясо. И на это живое, дрожащее мясо падает... свет. Ласковый. Весенний. Благодатный.

Приходи же посмотреть, как ломаются во мне сухие ветки прежней души: осиновой, проклятой, оставленной, забытой, одинокой. Как засыхает