Эротический этюд 33

Я позвонил Крысе и сказал, что выезжаю.

Когда стоял уже в коридоре, ключ заскребся в замке — Папик. Кому еще-то, Ма дома как всегда сидит. И точно, зашел, дверь притворил — и смотрит. Странно как-то. И пальто не снимает. Пьяный, что ли, думаю...

Тут Ма из кухни приплелась, тоже смотрит внимательно. Но это — обычное дело, она всегда на Папика так смотрит, сколько себя помню. Даже когда он ест, она тоже так смотрит. Как будто сама с собой поспорила — подавится или не подавится...

А меня будто нет. Стоят и смотрят друг на друга... Тут Папик вдруг всхлипнул как-то, потом улыбнулся и говорит:

— Хорошие новости...

— Неужели, — говорит Ма и напрягается. Прям вижу, как напрягается.

— Да, — говорит Папик. — Взяли.

— На испытательный? На месяц? — уточняет Ма.

— Нет. Сразу на год. Контракт.

— Поздравляю, — говорит Ма и улыбается. Хорошая такая улыбка, нежная, всех шуб в доме не хватит, чтобы от такой согреться. Да и шуб то у нас нет. В общем, стоим, мерзнем.

— Ах, милая моя... — говорит Папик и открывает портфель. Там — банка икры, кусок вырезки, бутылка вина и бутылка водки.

Я звоню Крысе и говорю, что приеду через часок. Давно с предками не выпивал. А тут чувствую — назревает. Крыса говорит, что потерпит, только, мол, не напивайся там без меня...

Ну, Ма — на кухню, я — к себе в закуток, Папик переоделся в домашнее — и ко мне. Давно не заходил, я даже обрадовался, но виду не подаю.

Он сел на кровать, глаза блестят. Чего слушаешь, спрашивает. Депеш мод, говорю. Он покривился, но лекцию про своих зепеллинов читать не стал. Прилег ко мне на кровать, смотрит в потолок.

— Как Крыса? — спрашивает.

— Крыса как Крыса, — говорю. — А ты, правда, работу нашел? Теперь бабки будут?

Это у нас — больной вопрос. Из-за Ма. Мне — по барабану, Папику тоже. Но Ма у нас просто зверь по этому делу. Когда неделю на гречневой каше просидели, она Папику такого наговорила, что я потом заснуть не мог. А ему что? Всплакнул, в сортире бутылкой звякнул — и поехал на «жигуленке» бомбить. А Ма, как всегда, смотрит на него и непонятно, то ли убить хочет, то ли обнять. Такой у нее хуевый характер.

— Будут, — говорит Папик. Потом вдруг добавляет: — Бабки — говно.

— Да, — говорю. И наушники снимаю. Я, честно, всегда рад с ним по душам поговорить.

— А что делать? — говорит он.

— Да ничего не делать, — говорю. — Прожили семнадцать лет без них, и еще сто проживем...

Тут он встает с кровати, ко мне подходит и кладет руку на голову. Гладит, типа. Странный у меня Папик, так посмотришь, вроде — дурак дураком, а друзья у него — крутые мужики, интересные. А у Ма друзей нет. Она такая, без друзей живет. Иногда и на меня так смотрит, будто жалеет, что аборт не сделала. Хотя — заботится, по врачам водит, сколько себя помню. Добрая она. Однажды бомжиху какую-то в дом притащила, дала отлежаться, накормила, денег