Сексуальный партизан

легко толкается в плечо.

Судя по нарисованным в сознании сказкам Андерсена, это должен быть негр-охранник, обязательно педераст, который должен отнимать все не потраченные здесь деньги...

Нет. Странно... Обычный бюргер с дипломатом. Физиономия растерянно любопытная.

Значит коллега. Немецкий сексуальный партизан.

На верх пошел.

Чего стоять, иду за ним.

Мадам за стойкой не видно. Пять дверей с глазками. Все закрыты и опять лестница на верхний этаж...

На верхней площадке картина повторилась. Но одна дверь была приоткрыта. На стульчике сидело какое-то лесное чудище. И призывно кричало.

Ой! Как я понял, такого не мог выдержать даже мой коллега.

Немец испуганно юркнул на верхний этаж.

Я тоже как-то не возгорелся и двинул за ним.

На 4 этаже. Было более людно. И немец засунув голову в одну из комнат интимно ворковал, насколько можно интимно ворковать на немецком языке.

У другой стены в проеме стояла азиатская девчина. И что-то радостно мне сообщила.

— Спасибо, — говорю — как-то не очень, я выше пойду.

Настойчивая, пол пролета гналась за мной. Потом все же отстала.

На пятом этаже, все так же как на первом. Все закрыто.

Как вдруг, как у Пушкина в стихах... О чудо!

Из за двери появилась красивая негра с классной, вроде настоящей грудью. Тонкой талией и волшебной большой задницей.

Вот те раз. Я ж только посмотреть пришел. Неужели инстинкт победит?

Что делать?

Надо спросить сколько.

25. Я улыбнулся. 25, как в детстве. И как в детстве порывшись в карманах извлек 2 бумажки, и отдал ей как продавщице мороженного, ожидая взамен вкусную сладость...

... Она моет мне член нежно, улыбаясь доброй темно-джокондовской улыбкой.

Почему то вспоминается как я сижу в корыте с водой, рядом плавает резиновая уточка, и меня моют шампунем . Белая кожа, темная кожа. Новый отсчет.

Опять время стучит в висках, растягивая секунды. Волнение делает слабым, и я поддаюсь. Мозг плавится, предвкушая.

... То натураль? — спрашиваю я по-интернациональному.

Она гордо выпячивает свою и так не-децкую грудь пятого размера и важно кивает.

— Я, я! — и переводит, — Ес, ес!

Оно вроде и так видно, что не силикон. Классно. Осторожно дотрагиваюсь до груди кончиками пальцев. Легкие разряды кайфа... другой рукой приподнимаю на ладони вторую грудь. Радость вперемешку со страстью захлестывает меня и сладкими волнами бьет меня в заднюю часть головы.

Она снимает трусы. Она голая.

Я веками касаюсь ее шеи. Ноздри расширяются. Все чувства обострены.

Я прижимаюсь к ней. Другая кожа. Другое ощущение кожи.

Пальцы мои гладят ее, мнут ее налитую грудь, оттягивая другие, более сладостные мгновения на потом.

Минуты назад у меня была надежда лишь на журнал, а тут целая голая баба.

Будто ждал от Деда Мороза игрушечную машинку, а он подарил целый велосипед.

Я веду по животу руку вниз. Надо имя спросить, как культурный подумал я.

— Нейм Вас? — говорю.

— Джессика.

О! — поддерживаю разговор, — Гут!

Она чуть наклоняется и стаскивает с меня трусы и я остаюсь, как прапорщик с двумя вещами... в носках, но не с портупеей, как это пишется в романах, а в очках.

Снято и это.

Разум любезно напоминает, как бы паспорт не стырила.

Проверю на