Сексуальный партизан

выходе, успокаиваю я его.

... У нее нет запаха, дезодорант все перечеркивает. Оставляя мне лишь три источника ощущений... глаза, подушечки пальцев и...

Ее пальцы проворно надрывают край упаковки презерватива. Она становится на колени.

Я глажу ее черные волосы, лицо. Какая-то она странная. Слишком светлая для негры и слишком темная для латинос.

— Откуда ты? — спрашиваю — Лифе где?

О! — Куба! — отвечает она и чуть нажимая губами проводит по всей длине надетого уже на меня презерватива.

— О! Гут! Куба! Фидель! — Одобрительно говорю я толи от того, что наш советский человек рядом, то ли от того, что сейчас делает губами.

Она, по-доброму мычит, соглашаясь.

Время течет, отсчитывая секунды пульсами на вене внизу, то открываясь, то вновь закрываясь накрашенными помадой губами, пульсируя, будто за стеклом презерватива.

— вспомнил я рекламу — помада, не оставляющая следов.

— Фак? — Джессика оторвавшись от своего занятия, энергично показывает руками, как надо делать и машет в сторону кровати.

... Всунуть ей? Все что можно, давно стоит, но хоть и презерватив, СПИД и прочая мутотень не выходит из головы.

Как подумать... делай потом анализы, кушай таблетки, уколы всякие. А если СПИД? Тогда совсем капут.

О кей! говорю.

Кубинский сексуальный борец, подумав что я не совсем извращенец, вскакивает на койку. И изгибается. Задница у нее не фиолетовая и не черная. Шоколадная. Молочно шоколадная. Наверное, у Фиделя Кастро тоже такой шоколадный зад, только с волосами, но это не ко мне, а к негру-охраннику из сказок Андерсена.

— Камон, — растягивая певуче это слово, она плавно манит меня к себе.

Тумбочка приближается. Кровать приближается. Женщина на кровати тоже приближается.

Это я лезу на кровать. Вроде простынь сменили.

Все же немецкий бордель — чисто и аккуратно. На тумбочке цветочки стоят.

Она все еще стоит, готовая начать свою трудовую деятельность.

Я виду ей левой рукой по спине. Медленно перевожу руку и шарю по громадной заднице

Что-то есть волшебное для меня в больших грудях и большой заднице.

Откуда такой восторг и почему? Не знаю.

Инстинкт наверно, с проделками дядюшки Фрейда, свершили со мной такую вот веселую склонность.

Я как перед роялем. Перед черным роялем. Провожу пальцами по спинке.

Ну, я совсем на взводе. Надо, что-то делать

— Перевернись, — прошу я.

— О, Клас-сик! Она понимает и говорит, почему-то совсем тихо.

Она переворачивается.

Я прижимаюсь к ней такой теплой, большой, желанной и руки мои расходятся.

Одна к себе, другая к ней.

... Впадина живота, тонкая щеточка волос лобка и наконец губы, ее нижние губы влажные чуть приоткрытые.

Моя вторая рука начала движение. Чуть ускоряясь, чуть замедляюсь... Я целю ей подмышки...

... Чайки. Соленое море...

Беру в рот ее сосок.

... Пальмы. Белый песок...

Веду по краю и моя рука специально соскальзывает вниз. И я касаюсь ее сгибом локтя. Там нежная кожа.

Не нежнее языка, но нежнее пальцев.

И вена также запульсировала, как и внизу.

И Джесси поняв мою игру, подалась, помогая мне.

Руки слушали ритмы. Руки гладили. Руки погружались.

Руки ускорялись и замедляли ход...

... Он... Белая молния спиралью пронзив позвоночник ударила в голову.

И взорвавшись где-то в задней части головы растеклась