Эротический этюд 20

его знаешь. И никогда не стал бы ревновать, честное слово!

— Да уж. Нашла тоже ревнивого... Ладно, не надо чаю... Ложись, рассказывай... — Он изнемогал от ревности. Заболело сердце, Иван Иваныч стоял, как флагшток для белого полотнища капитуляции...

Она послушно легла рядом.

— Я могу его позвать... — буднично сказала Она.

— Что?! — Он заставил себя улыбнуться, и только ладонь со впившимися в нее когтями знала, чего ему это стоило... — Он что же, в шкафу прячется?..

— Нет. В соседней комнате.

— Блядь... — Он задрожал, как от холода. Самообладание тонуло, как Титаник, со включенными иллюминаторами и пустыми бутылками, катающимися по полу... — Ну, зови, что ли...

— Хорошо. Граф!

Из маленькой комнаты раздались кавалерийские звуки, и в комнату с радостным пыхтением ворвался Граф, спугнув из-под ног небольшого удава и заставив крысу пройтись колесом по квадратной клетке.

Граф был красавец. Неизвестно, где его носило в предыдущих воплощениях, но можно уверенно сказать одно — ниже капитанского чина он не опускался и нигде, кроме кавалерии, не служил. Это был громадный тигровый дог, добродушный к людям и беспощадный ко всем остальным тварям.

Он уставился на Графа, и услышал, как в мозгу сухо щелкнул перегоревший предохранитель. Граф, между тем, деловито обнюхал гостя и, подойдя к хозяйке, сложил свою былинную голову ей на бедро.

— А где же идеальный любовник? — спросил Он, пытаясь соединить в мозгу обугленные провода.

— Вот он, — просто сказала Она. — Мой Граф.

— Вот как? — Он хлебнул вина, закурил. — И как же он с тобой справляется?

— По-разному... — она нервно рассмеялась, — Но обычно хорошо...

— И как это у вас происходит? — спросил он и неожиданно ощутил, что дал течь в самом неожиданном месте. Организм уже не справлялся с накатившим возбуждением.

— Показать?

— Покажи... те... Покажите...

Она затушила свою сигарету и, неотрывно глядя Ему в глаза, позвала:

— Граф! Иди к мамочке!

Пятнистое чудовище покосилось на гостя гусарским взглядом и, решив видимо, что он — не помеха, встало на все четыре ноги. Она раздвинула свои божественные, античные, мраморные — и псина припала к ее вторым устам, лакая из них шумно, как из миски. Его огромная голова занимала почти все свободное пространство между ее коленок, мощный торс поднимался сзади, как горный хребет. Хвост, натурально, вилял из стороны в сторону, и Он нашел в себе силы улыбнуться этому.

Она взяла Его за руку и прошептала, кривя губы: — До тебя этого никто еще не видел. Ты — первый. Потому что я люблю тебя... Иди ко мне... Поцелуй меня...

Он припал к ее губам, преследуемый этими запредельными чавкающими звуками, и впервые ощутил, как Она умеет отвечать на поцелуй, как все ее тело, казавшееся ему совершенной статуей, вдруг ожило и потянулось к Нему. Граф ревниво заворчал, но не прервал своего занятия.

Она стонала, целуясь. Он, второй раз подряд извергая из себя похоть, чувствовал приближение следующей волны... И Графов хвост, как взбесившийся флюгер, показывал полный беспредел в атмосфере...

Потом, через сто веков, она встала на четвереньки и со стоном