Эротический этюд 45

дорогой и состояла из ржавых арматур, торчащих из сугробов. Она поежилась. — И как вам там живется?

— Приезжайте — увидите. В двух словах не расскажешь.

— Еще чего, — Она поежилась. — Уж лучше вы к нам.

— Выпьем, однако... — В его глазах мелькнул стальной блик. Он опрокинул рюмку и поставил на стол, как стреляную гильзу.

— Не обижайтесь... — Она почувствовала себя виноватой и положила руку на его пальцы. Пальцы обожгли Ее незнамо чем, и она отдернула руку.

— Хорошо. Не буду. Что же вы... так и живете?

— Как — так? — удивилась Она.

— Ну... — он замялся. — Шумно, что ли...

— Вы хотите сказать — бестолково, бессмысленно, глупо?

— Я этого не говорил.

— Но подумали.

— Нет. Я думаю... О другом.

— О чем же?

— О ваших губах.

— Вот как? — Она почувствовала в руках козырь, фраза была из ее мира. — И что же вы о них думаете?

— Представляю, как они будут выглядеть без помады.

Она улыбнулась, взяла со стола салфетку и тщательно вытерла губы.

— Ну, как?

— Красиво. — Он улыбнулся и потянулся за бутылкой. По дороге он коснулся ее локтя, и Ее снова ударило током.

— Вы бьетесь током, как электрический скат.

— Это... Это статическое напряжение. Год без движения создает нечто подобное.

— Вы что же, работаете манекеном?... — Она покосилась на спящего модельера.

— Нет. Я о других движениях.

— Непонятно.

— Ладно, скажу так, чтобы было понятно. Год без женщины.

— А-а-а... — Она разочарованно вздохнула. Все оказалось проще, чем она думала. Потом Она посмотрела в его глаза и поняла, что все снова запуталось.

Он разлил водку в стопки, и они выпили еще по одной. Эта рюмка, как выбитая табуретка, подвесила ее в пьяной прострации, где умиление и восторг соседствовали с тошнотой и невесть откуда взявшейся тоской.

Середина вечера прошла в беспамятстве. Она пришла в себя только в постели. Незнакомец лежал рядом, тоже голый. В окнах начинало светать.

Они занялись любовью с тем пылом, с каким встречающие бросаются на платформу сильно опоздавшего поезда. Гость по-прежнему бился током, но теперь это было кстати. Он не отличался столичным мастерством по части неприличных поцелуйчиков, в его нежности было что-то провинциально-старомодное. Сквозь нежность то и дело прорывался грубый, не знающий утоления, голод. У него были большие, сильные руки и мощнейший рычаг, на котором она повисала снова и снова с безвольностью освежеванной туши. Они почти не разговаривали, и, только забившись в судорогах тоскливого восторга, Она пролилась слезами и словами, смысла которых не понимала сама...

Потом Она спрашивала себя, сколько дней, месяцев или лет длился этот восторг. И куда подевались все гости... (потом выяснилось, что он выставил всех за дверь, включая Какаду и спящего красавца, которого лично вынес на руках в теплый подвал). И еще... Она никак не могла понять, что сделал с ней этот человек со стальными глазами...

Хроника дальнейших событий.

Наутро гость уехал к себе в Тмутаракань. Она с трудом взяла себя в руки и позвала Какаду за разъяснениями, где он подцепил своего