Легенда о Восьмом Марта. Часть 1

чаще у него кружилась голова, как у дряхлого деда.

Он скрывал сам от себя причину своего смятения, хоть и отлично понимал ее.

От пыток и казней обычных христиан его мутило, но не более, и к плебсу и рабам, составлявшим основную их массу, он не мог относиться, как к равным себе. Но недавно ситуация изменилась: в его казематы поступил пленник иного рода — Камилла Плацидия, шестнадцатилетняя дочь местного патриция Киллиана Камилла Плацидия.

Разумеется, арест Камиллы был следствием интриг против ее семьи, и не будь у ее отца врагов, никто не тронул бы Камиллу, молись она хоть ночному горшку, — но она действительно была христианкой. А это означало самое худшее, потому что христиане никогда не отрекались от своей веры, — и даже намного более страшное и невыносимое, чем просто конец.

Афраний встречал Камиллу несколько раз. Однажды она вышла из носилок на городской площади, подошла к фонтану, — и Афраний застыл, как статуя, уставившись на высокую девочку-девушку, легкую и стремительную, как струя прозрачной воды. Она нагнулась, и уголок ткани, откинувшись вниз, приоткрыл кончик груди с тугим соском...

В другой раз он решился заговорить с ней, негодуя на себя, что боится черных глаз Камиллы сильней, чем дакийского копья. Он презирал патрицианок, считал их безмозглыми неженками — так оно и было, конечно, — и боялся вновь убедиться в этом. Но первый же ответ убедил его в обратном:

— Не повредит ли домашнему цветку свежий воздух? Не боится ли госпожа обветрить нос?  — Чей нос, господин вояка? Из нас двоих слово «боится» больше подходит вам, ибо я спокойна, а вы дрожите, будто беседуете с тигром.

Бесстрастный Афраний задохнуся, но сумел взять себя в руки:

— А вы сравнитесь с любым тигром! Вы столь же кусачи — но только словами. Я не привык воевать словами. Меч привычней мне... — Да, слово не меч, за рукоятку его не схватишь. Непривычная и странная вещь — слово, не правда ли? Особенно для вояки...

Их пикировка словно счищала с ума Афрания многолетний налет пыли. Камилла была умна, образованна, а Афраний тосковал по изощренной беседе, как по риску и отваге прежних битв.

Единственный человек, с которым Афраний мог быть собой — трезво и ясно мыслящим циником, не строящим иллюзий — жил неподалеку, но с некоторых пор их разделяла пропасть. Это был Гай Грациан, обедневший всадник и любитель древних свитков. Когда-то, еще при Галлиене (*римский император — прим. ав), он попал в опалу, и жизнь его висела на волоске. И тогда Афраний, преданный пес кесаря, совершил тяжкий грех. Он укрыл старого друга в своем доме, а легионеров направил на ложный след. Тогда же он и порвал с Грацианом навсегда, объявив ему, что не желает более разговаривать с врагом кесаря.

Грациан тогда покидал его с тяжким чувством: с благодарностью за сохраненную жизнь и с горечью за погибшую дружбу. Он сказал тогда, что Афраний, когда впадет в опалу (он так и сказал — «когда», а не «если»), всегда сможет 

---

Потеря девственности, Эротическая сказка, Традиционно, Фантазии

---

Вернуться назад