Любовь и секс Грифона Гоя

комнаты. Она совершенно ничего не делала, а меня заставляла. Она орала на меня и в грош не ставила. Еду ей готовила я...

— И это жизнь, — пособолезновал я.

— От её угнетений я забилась в учёбу, как мышь в норку. Я поздно ложилась и рано вставала. Временами я мёрзла на площадке и не знала что делать. Это был ад, я думала уже уезжать на квартиру... Но дожила семестр, пошла к комендантше. И она переселила меня.

— По сравнению с тобой моя жизнь вообще чистый рай. Как тяжело тебе было. Это ужасно. Даже представить ужасно. Но сейчас-то всё хорошо? Нормализировалось?

— Да. Сейчас намного лучше и легче.

— Это прекрасно. Знаешь, Моисей запретил грустить.

— Ты еврей?

— Нет, но умные вещи надо заимствовать у других цивилизаций.

Какая интересная связь между геями и евреями — их объединяет не общая рифма, а гонение и неприятие. Но евреи всегда были в более выгодном положении, чем геи. Ведь они знали о себе подобных и имели преемственность. Поэтому сохранилась еврейская культура, а геи всегда были случайностью. Но мысль о запрете печали свойственна и геям, ведь «гей» произошло от латинского слова gau, что означало радость, наслаждение и удовольствие.

В ней чувствуется, что она прониклась доверием ко мне. Доверие же это, конечно, результат развившейся симпатии. Не знаю, что она во мне нашла. Но это не важно. Уже закрывается библиотека, но я не хочу прерывать общения, к тому же меня тянет на Днепр.

Выйдя из библиотеки, вдохнув аромат свежего воздуха, я сказал:

— Давай пойдём на Днепр.

— Пошли.

Мы некоторое время шли молча. Я ничего не хотел говорить, и на то было несколько причин. Природа манила меня со страшной силой, она оживала: я впадал в какую-то мифическую синкретичность; лёгкий ветер, голые ветки деревьев, чёрная земля — всё это воодушевляло меня. И потом мне нечего было ей сказать, ведь о себе я рассказывать не могу и не хочу. Молча, мы зашли в частный сектор, прошли небольшой «буддийский монастырь», и тут вдруг она заговорила:

— С водой у меня тяжёлые воспоминания. За несколько дней до выпускного мой брат с друзьями пошёл на речку. Они купались, барахтались. Мой брат как-то неудачно кувырнулся, и позвоночник вошёл в голову. Три дня он лежал в больнице не приходя в сознание. Сделать было ничего нельзя. Я вошла в глубокий шок, и только здесь, в университете, понемногу отхожу. Мама моя не хотела жить. Я осталась ...одним ребёнком. И родители вокруг меня водят хоровод. Я единственное, что у них осталось.

Я слушаю эту историю рассеяно: чужая смерть, чужая беда. Конечно то, что произошло, печально и требующие соболезнования и сопереживания. Но зачем это рассказывать мне, постороннему человеку, ведь мы знакомы всего-то два дня. И тут я понял: чёрный ящик раскрывается. Эта девушка хочет найти спокойствие и разраду. Она, как и все, стремится к счастью, но что для неё счастье.

— Посмотри! Это прекрасно. Открывается вид