Мальвина и Карабас

машину стрыбнула, ну представляете? Я вас понимаю: она у меня вся... телятко таке. Я сам на нее смотрю, и у нутре скребет. Но и вы меня поймите...

Иван Абрамыч понял и, как только тот ушел, стал собирать вещи. «Две недели хотя бы», думал он, «а там, даст Бог, устаканится...»

Из-за стены вдруг прорвались голоса. Хлопнула дверь, затопали злые шаги — и только Иван Абрамыч понял, что это значит, как к нему позвонили.

— Мальва? — раскрыл было он рот, и не успел: она влетела в него, обхватила, как обезьяныш, и ткнулась мокрым лицом в шею.

— Ииииыы, — выла Мальва, то ли плача, то ли нет.

Он хотел сказать ей что-то умное, взрослое, как полагается бородатым дядям. Но вместо того почему-то обнял ее, нагнул голову и, замирая от мурашек, стал трогать губами горячую раковинку уха, алевшего в голубых локонах.

Они дышали друг в друга — Мальва ему в шею, он ей в ухо, — и чувствовали, как горячее и влажное проходит сквозь них, слепляя два тела, как куски оплавленного металла.

Потом они целовались. Иван Абрамыч не знал, кто был первый, и вообще как все вышло, — но в какой-то момент осознал, что захлебывается Мальвиным ртом, сладким, как варенье, и их языки лепятся в единый дрожащий ком.

— Ну, — сказал он, когда оторвался от нее. У него получилось хрипло, как у Высоцкого. — Ну что? Мальва...

— Я люблю вас, — гундосила та. Иван Абрамыч вздохнул, подумал — «надо бы остановиться», замер... и все-таки потянул с нее платье.

— Ты этого очень хочешь? — спросил он. Не столько ее, сколько себя.

Раздетая Мальва, пухленькая, вся в зеленке, смотрела в пол. «Как папаша», думал Иван Абрамыч, стаскивая с нее трусики.

— А тут тоже голубое должно быть, — сказал он, трогая смешную шерсть, рыжую, как у нутрии.

— Я покрашу, — покорно согласилась Мальва.

— Глупенькая, — Иван Абрамыч зажмурился и ткнул нос в мягкие розовые шары.

Мальва пыхтела, потом взялась скулить. Ей хотелось громче, но она стеснялась и гудела с закрытым ртом, в себя, как трансформаторная будка. Иван Абрамыч упоенно целовал, лизал, жалил, подсасывал, подминал упругое изобилие, месил его, как тесто, наминал и нашлепывал до красноты... Потом взял одуревшую Мальву за попу и повел к постели. Сны сбывались.

— Сама напросилась, — хрипел он, толкнув ее в гору подушек. Он так больно хотел ее, что вдруг стал злым.

Мальва упала, махнув голубым локоном. Иван Абрамыч лихорадочно разделся и распихнул ей ноги.

— Ааай!

Его член уперся в Мальву, как бур. Та пискнула и замолкла.

Наступила тишина: Мальва таращила глаза, вновь поголубевшие, а Иван Абрамыч бурил ее, пока не уперся лобком в лобок.

— Ну вот. Больно? — спросил он.

Мальва качнула головой, по-прежнему тараща глаза.

— Ну чего таращишься? Дурочка, — Иван Абрамыч нагнулся к ней и стал целовать, изнывая от блаженства, и потихоньку шуровать в узкой плоти, натягивая ее по всей длине.

Мальва пищала и стеснялась, но потом завелась и обслюнявила ему всю бороду. «Откуда в ней это?», думал Иван