осталось в лице, и то — из-за волос хрен разберешь.
Там стояла голая кудрявая девушка. У нее были здоровенные сиськи с большущими коричневыми сосками, широченные бедра и что-то непонятное вместо писюна. У меня даже внутри заскребло, когда я глянул туда. И еще у нее была копна черных волос, накрывшая плечи и половину рук. Они все вились спиральками, как свёрла. В животе у нее было совсем тоненько — такой толщины были ноги у моего папаши.
Эта девушка была именно такой, каких я всегда хотел увидеть. Ну, увидеть голыми, в смысле. И она была красивой, я не мог не признать этого. Она была гораздо красивее Джека.
Или нет, не так: что было у Джека не ахти каким — стало красивым у нее. Пожалуй, что очень красивым.
Дьявол.
Только вот я никак не мог взять в толк, как так может быть, что она — это я. Я — это она. ОНА...
— Нравишься себе? — спросил мистер Дженкинс. Он стоял у меня за спиной.
— Не знаю, — буркнул я.
Голос тоже был не мой, и я не мог им управлять. Он звучал не так, как мне хотелось. Не мой голос. Я — не я...
Я вдруг разревелся.
Это было совсем по-девчоночьи, я не помню, когда последний раз ревел, но тут вдруг проняло. Я ревел и понимал, что я сейчас совсем настоящая девчонка, ну просто один в один, и от этого ревел еще сильней...
Если бы мистер Дженкинс бросился меня обнимать и утешать, я бы его убил, наверно. Я бы исцарапал его, как это делают девчонки, и визжал бы на всю больницу, пока не надорвал бы себе глотку и не умер бы...
Но мистер Дженкинс не шевельнулся. — Я не буду утешать тебя, — сказал он. — Это реальность, и ее надо принять, Джек. Да и утешать-то нечего, честно говоря. Эта твоя новая реальность — очень недурная реальность, а вовсе не какая-нибудь там беда или катастрофа. По-моему, ты стал гораздо лучше, чем был, Джек.
Может, мистер Дженкинс был волшебником, но я сразу перестал реветь. Вот будто выключили, и все.