Ох, уж эти пироги! Или лёгкий флирт, укрепляющий семейные отношения.

когда она кончилась и они вынуждены были оторваться друг от друга, он предлагает:

— Может быть, присядем?

И, как бы приглашая, кладёт руку на постельное покрывало. Какой-то момент Саша стоит в нерешительности... Согласиться? Нет, ни в коем случае! Весь хмель, а вместе с ним и бесшабашность куда-то улетучиваются.

— Нет, — как-то не очень уверенно возражает она и принимается объяснять: — Супружеская постель не для того существует... Отнесёмся к ней с должным почтением... и вообще, не пора ли вернуться к столу?

Возвращается и усаживаются снова за стол. Канунников наполняет рюмки. А Саша, взглянув на него — задумчиво молчавшего и, как ей показалось, несколько потерянного, да и сама теперь сожалеющая о том, что не слишком ли резко отклонила его авансы, решает исправить свою оплошность, предложив:

— Давайте выпьем на брудершафт... А то что мы всё на «вы» да на «вы». Идёт?

— Идёт! — с радостной готовностью соглашается гость.

Сдвинув стулья, чокаются, целуются, выпивают, и, чуть закусив, возобновляют ласки. Поцелуи прерываются только для того, чтобы дать возможность глотнуть воздуха. Руки же его, не ограничиваются теперь только обследованием её груди, а спускаются на талию и бёдра, поднимаются к животу, возвращаются к бюсту. При этом пальцы нащупывают пуговку на блузке и пытаются расстегнуть её.

— Ой, что это вы? — схватывает она его за эти пальцы.

— Во-первых, не «вы», а «ты». А во-вторых, почему нельзя взглянуть на то, что там?

— Не слишком ли много и сразу вы хотите?

— Опять «вы»! Придётся повторить тост на брудершафт!

— Да уж, прости, придётся...

— Итак, мы друзья, не правда ли?

— Да, дружок. Можно я так буду тебя называть?

— Можно, подружка. Но, насколько я знаю, друзья ничего друг для друга не жалеют... А тут, выходит, жалко позволить расстегнуть блузку...

— Погоди! Речь, вроде бы, шла только об одной пуговице. А теперь давай тебе все?

— Значит жалко?

— Жалко не жалко, а ты безжалостный!

— Безжалостный — это когда никого не жалко, даже подругу, или ничего не жалко, даже для друга?

— Пожалуйста, не пудри мне мозги!... Дело не в жалости, а... Не знаю, как точнее выразиться...

— А мне вот ничего для тебя не жалко... Чего расстегнуть, с чем расстаться? Скажи только!

При этих словах Леонид выразительно взглянув на ширинку своих брюк, пытается возложить туда её ладонь. Саша испуганно вырывает её, но тут же, рассмеявшись, предлагает:

— Вот пиджак снять можно... Давай, я пойду повешу его.

— Бога ради, расстанусь с ним с удовольствием. И с галстуком тоже... Можно?

— Разрешаю.

— А заодно и верхнюю пуговку рубашки расстегну... В укор некоторым... Нет, две... Даже три... Если позволено будет...

— Будет, будет!

— Как понимать эти слова? Как согласие, или как призыв прекратить?

— Как хочешь, так и понимай... Подожди минутку, пока я пойду повешу пиджак и галстук.

— Жду возвращения и надеюсь на взаимность! — крикнул Леонид ей вслед.

Открыв дверцу платяного шкафа в спальне и увидев единственную свободную вешалку, освобождённую сегодня утром от костюма мужа, Саша замирает: