След любви

Не могу, — Таня рывком отвернулась от нее. — Все-таки вы моя учительница. И...

— Ясно. — Зоя Николаевна помолчала.

Журчала вода. Сквозь пар блестели женские тела, покрытые прозрачными каплями. В каждой из них светилась искорка лампы...

— Ну, вытирайся тогда. Чистая уже.

Таня вытерлась. Оделась в ночное. Легла в кровать — и мгновенно вырубилась, будто ее выключили, как телефон.

Как и вчера, Зоя Николаевна долго, долго курила на балконе...

Проснулась Таня около одиннадцати.

Минут пять она не могла понять, где она, что с ней и почему телу так томно, будто каждую его клеточку пропитали медом.

Потом разом все вспомнила — и подскочила с кровати.

Зои Николаевны нигде не было. На звонки она не отвечала, но на столе лежала записка:

«К 14.00 будь в номере, поедем в аэропорт».

С минуту Таня раздумывала, нет ли в записке какого-нибудь тайного смысла.

Потом, пожав плечами, подбежала к зеркалу и долго корчила рожи, как макака. Она не делала так уже лет шесть, с детства, а сейчас вдруг опять почувствовала себя ребенком, которому одновременно ничего нельзя и все можно.

Быстро одевшись, она выпорхнула на улицу. Стояла чудная погода, какая бывает в погожие дни в горах — в меру тепло, в меру прохладно. Прозрачный голубой воздух, казалось, можно было пить, как родниковую воду. Ветерок щекотнул Танины щеки, взбил ей волосы — они взметнулись солнечной копной и упали обратно на спину...

У Тани было особенное настроение — как когда-то, когда родители оставляли ее одну на даче, и можно было делать все, что хочешь. Было до слез обидно, что она уже не в краске и не может разгуливать по городу голышом. Таня даже задумалась на миг, не покрасить ли ей саму себя.

Она остановилась возле зеркальной виртины, глядя на свое отражение. Вот ее блуза и джинсы, вот голубые глаза, густые русые брови, волосы цвета липового меда... Все казалось слишком обычным и неподходящим для этого удивительного места, для горного солнца и ветра, для воздуха, в котором хотелось парить, как птица.

Внезапно ее взгляд упал на вывеску напротив. «Парикмахерская...»

Какое-то время Таня стояла и колебалась. Потом, поежившись от холодка в груди, решительно зашагала туда.

Через минут сорок оттуда медленно вышла девушка в такой же блузе и джинсах.

Ничем, кроме наряда, она не напоминала Таню. У нее были маленькая круглая голова и черные, как смоль, мальчишечьи волосы. Ветерок немедленно принялся знакомиться с ними, взлохматив короткие прядки против шерсти.

Подняв тоненькие брови, такие же черные, как и шевелюра, девушка смотрела прямо перед собой. Казалось, она никак не могла чего-то понять.

— Вот я теперь какая, — сказала она задумчиво. Подошла к той самой витрине и долго, долго вертелась перед ней, глядя на себя и так, и эдак, и слева, и справа...

Потом вдруг прищурилась и вытянула шею, увидев кого-то в голубом отражении.

Сзади, у нее за спиной по тротуару шел рыжий парень. Это был позавчерашний Шварценеггер.

Девушка развернулась к нему, тряхнула стриженой головой, по-хулигански задрала носик — и крикнула по-немецки:

— Эй! Ты уже умылся?

Шварценеггер застыл, обвел 

---

Потеря девственности, Случай, Юмористические

---

Вернуться назад