Все началось с абонемента, который оставили мне мои друзья, уезжая на месяц в отпуск. Это был абонемент филармонии, по которому я мог посетить несколько вечеров, посвященных фортепианной музыке. В программе концертов значились произведения Шумана, Рахманинова, Хиндемита, Прокофьева и других, в исполнении артистов, чьи имена мне мало о чем говорили. Я конечно поблагодарил друзей за столь душевную заботу о моем музыкальном образовании, но «образовываться» таким образом не предполагал.
Вспомнил я о нем дождливым осенним днем, когда жизненный тонус после разрыва с моей пассией испытывал глубокий кризис и нуждался в эмоциональной встряске.
В тот вечер в программе значился Рахманинов. После недолгих колебаний, облачившись в строгий темно-синий костюм, я уже через полчаса с интересом разглядывал публику, сидя в последнем ряду партера. Кремлевский концертный зал в те застойные времена как правило использовался партийцами для проведения своих бесчисленных конференций, пленумов, заседаний. И только в редкие дни, строго расписанные на год вперед, зал отдавали под «музыкальные вечера».
Что делает молодой повеса, оказавшись в театре или на концерте? Первым делом, конечно, рассматривает женщин. И я, естественно, предался этому занятию. Достойных внимания фигур было немного, правда, несколько пышногрудых особ не успели заставить меня поскучать.
Публика, интерес к которой у меня уже угасал, меж тем заполняла зал. На ярко освещенной сцене одиноко стоял белый рояль, из моей перспективы напоминавший стреноженного коня.
Неожиданно мое внимание привлекла дама бальзаковского возраста, двигающаяся по проходу в мою сторону. На ее монументальный бюст, который опережал свою хозяйку, наверное, на полкорпуса, можно было ставить, как говорят американцы, стакан с виски.
Бюст двигался над головами сидящих мужчин и было заметно с каким оживлением и с какой нескрываемой завистью каждый из них провожал взглядом роскошный образец женской привлекательности.
Светло-лиловое платье с переливами настолько плотно облегало ее полную и широкобедренную фигуру, рельефно повторяя все подробности скрытого под ним нижнего белья, что мне не стоило труда представить и пересчитать весь ассортимент ее интимного туалета.
Мне показалось, что если я не уберу свой нос, то он обязательно обмерит ее грудь, а может даже и испытает на себе упругость полновесных чаш. Но она, ловко увернув бюст от моего любопытного носа, грузно втиснула свое тело в кресло так, что оно заскрипело, еле справляясь с двойной нагрузкой.
Кресло слева пустовало.
Постепенно зал заполнялся, и я от нечего делать, принялся коротать время, мысленно представляя свою соседку в неглиже и рисуя ее портрет под названием: «Русская Венера в бане слушает Рахманинова».
Я уже мысленно приступил к изображению ее обнаженных форм, аппроксимируя, какое положение займет ее грудь, освободившись от бюстгальтера, но в этот момент погас свет и раздались аплодисменты: на сцене появилась ведущая и сам исполнитель в черном фраке.
Слева от меня продолжало пустовать кресло.
Первые аккорды мощно и призывно возвестили о торжестве и силе музыки Рахманинова, которая, наверное, никого не оставила бы равнодушным. Меня охватило странное состояние — как будто какие-то неведомые силы подползли ко мне, выхватили меня из