Как Кека пихался с Широковой

много, больше, чем можно было потратить. Кека подумал, что если вся жизнь его пройдет здесь, вот так, на Олиных коленках, то это будет самая счастливая жизнь, которая когда либо выпадала на долю простого смертного. Нежность к Оле, желание навсегда остаться в этом блаженном спокойствии с нею одержало верх над плотским желанием, и Кека, положив затылок на Олины коленки, изредка дул на кончики Олиных ржаных волос, останавливающихся и щекотавших Кекины ноздри. Оля положила на Кеку руки и стала гладить его черные густые кудряшки. Ей доставляло определенное удовольствие ворошить Кешкины волосы слегка покрытые пылью буденовских улиц...

Тут вновь нужно отвлечься и дать некоторые разъяснения, дабы не запутать уважаемого читателя. Кешка никогда не служил в армии, так как был маловат для этого, зато ездил в Буденовск хоронить сумасшедшую прабабку. Деньги у Кеки кончились, т. к. пришлось переплатить проводнику за проводнику за провоз гроба в поезде, причем когда поезд был остановлен дудаевскими боевиками с целью разграбления, Кека сам в него прятался. Денег не хватило, чтобы нанять людей рыть могилу, а сам Кека копать не смог и, сломав ноготь и детский совочек, забытый нерасторопной нянькой во время эвакуации (желудочной) при артобстреле, подтащил гроб к придорожной траншее и спихнул тушу в деревянном ящике вниз, в канаву, ящик упал и прабабка наполовину вывалилась из него, однако Сканк поленился заправлять ее в ларчик заново и основательно присыпал валявшейся неподалеку землей. Вернувшись в Москву, Кека сразу же попал на экзамен, а после к Олечке домой. Он показал ей билет и сказал, что ездил на сборы (чтобы заслужить Олино расположение, Кека однажды неловко соврал, что ему 19 лет).

— Я приписался к пехоте! — говорил ей Кека. А потом они смеялись, что он, как морской пехотинец, должен пихаться только на море! Кека нежился с Олей на кушетке. Он уселся на задницу, а Широкова с плэйером села сверху него и награждала его продолжительными томными поцелуями. Кекин хрен вскоре основательно напрягся, будучи придавлен Олиными тяжелыми бедрами. Кека почувствовал физическое неудобство в хрене и расстегнул штаны, чтобы переложить его в другую сторону. Оля поняла это как руководство к решительным действиям и смело поймала его хрен в ладошку. Кека оценил ситуацию и радостно захохотал и замысал головой по сторонам. Оля была в юбке-колоколе до пят. Кешка страстно задрал ее полог почти до пояса и стал думать, что делать с трусами, однако Оля вывела его из раздумий: она встала с него и спустила трусики до колен, а затем, поочередно поднимая ноги, сняла их и кинула в платяной шкаф. Кекенсона позабавила мысль, что на Оле больше трусиков нет, хотя длинная широкая юбка не дает посторонним понять это. Он закричал: «Давай потанцуем! Я никогда не танцевал с девушкой без трусиков под юбкой!» Конечно, он приврал — да иначе это и был бы не Кека, такой случай был на дне рождения у