Да здравствует лифт!

на меня умоляющими глазами, но сделать было уже ничего нельзя. Перспектива была очень веселая — завтра — воскресенье, в офисе не будет никого. Я жил один, меня не хватится никто. Мобильников у нас тогда не было, сообщить о себе было невозможно. Похоже, ждать придется до понедельника.

— Катюша, а за тобой никто не придет?

— Максик, я живу в общежитии!

— Да-а. Никому мы не нужны.

У Катюшки глаза повлажнели...

— Что будем делать?

— Катенька, остается одно — ждать. Пока — до утра, может, утром достучимся и кто-нибудь нас вызволит. Но скорее всего — до понедельника. Накрылся мой билет на поезд!

— А мы здесь не умрем?

— От голода — не успеем. Да и есть у меня тормозок на дорогу. От холода — тоже, по такой жаре.

— А от отсутствия туалета?

Катька была права. Нужно было что-то придумать.

— Макс, между прочим, я уже хочу писать.

— Да я и сам не прочь бы.

— И куда?

Я тщательно обследовал плинтусы, пытаясь найти такую щелочку, чтобы в нее можно было направить струйку. Но лифт был сделан идеально. Даже под дверь нельзя было пописать — и мне, и тем более ей. Когда-то я слышал о каком-то мужике в Штатах, который застрял в лифте в пятницу вечером, а освободили его в понедельник. На вопрос, что было самым трудным, он ответил, что самым угнетающим делом было отправление естественных надобностей. Наверное, в момент освобождения ему было очень неловко за вид места его заточения — все загажено, обмочено, все воняет, от него самого разит. Что будет, если и мы с Катькой так? Ужас! Действительно, можно умереть. Похоже, оставалось одно. Надо только ее уговорить.

— Катюша, послушай. Мы, конечно, можем писать прямо на пол, где-нибудь в углу. Но рано или поздно мы замочим весь пол. Во-первых, через некоторое время это все будет вонять и мы с тобой от этой вони никуда не сможем деться. Во-вторых, скоро мы устанем и захотим присесть на пол. И когда мы отсюда в конце концов выйдем, от нас будет разить как от общественного сортира.

Катя вздрогнула...

— Макс, ты скажи, что делать. Представляешь, когда нас откроют, а тут... Я потом сюда не смогу вернуться! Ну говори! Ты что-то придумал?

— Да, кажется.

— Ну говори, не тяни, а то я уписаюсь!

— Остается одно. — Катины милые глазки блеснули надеждой. — Остается одно. Мы будем пить друг у друга.

— Что пить? — растерянно пробормотала Катя.

— Что, что. То самое.

— Но она же... Оно же противное!

— Ты знаешь, — соврал я, — я как-то уже пробовал. Оно — никакое. Нужно только решиться, а дальше будет легко. Люди даже лечатся уриной, есть такая уринотерапия. Да к тому же у нас нет выбора... ее можно или выпить, или вылить на пол.

Соврал я совсем немножко. Я хотя и не пробовал, но действительно читал, что когда люди начинают лечиться уриной, то есть, мочой, они всегда удивляются, что эта жидкость, вызывающая у всех такую брезгливость, оказывается совершенно нейтральной на