День.. Вечер.. Ночь..

Схватить, сжать, смять, сдавить, терзать горячую мягкую плоть, вырывать из горла всхлипы.

Рывком поднять со своих колен, с изменившимся лицом — она ошарашенно вскрикнет — смахнуть с края стола все, что попадет под руку, на пол, швырнуть послушную (а попробовала бы она сейчас рыпнуться...) девицу спиной на холодные доски стола. Не в первый раз, судя по всему. Аглая же, в азарте пьяного вожделения и жгучего нетерпения, готова была уже на все. Валенки с мягким стуком упали на пол, что-то зазвенело, покатилось... Какая разница что, если воздух вокруг них уже словно бы потрескивал от ощутимого напряжения скорого соития...

Задрать на Аглае рубаху до талии — дело секунды. Уверенным рывком — удобнее расположить изгибающееся в нетерпеливом поскуливании женское тело. Аглая упиралась ладошками в края стола, ждала, хотела, боялась, желала — зажмурилась, переставая дышать, когда новым рывком мужчина уверенно развел ее ноги и промежности коснулось горячее, твердое, живое, подрагивающее...

Время, казалось, замерло, растянулось бесконечной секундой в вечности, застыло каплей дождя на кончике березового листа...

И, порядком измучив ожиданием неизбежного, плавным, уверенным, решительным движением бедер вонзиться в тугую, узкую, мокрую, горячую глубину, сочную, словно созревший плод, мякоть которого можно смаковать бесконечно долго, упиваясь сладким нектаром, жадно лакомиться на правах победителя, истязать полноправным хозяином...

Замереть, дать ей короткую передышку, возможность привыкнуть и приспособиться к тому, что, казалось, проткнуло горячим копьем внутренности — до сердца, до горла, что заставляет обрываться хрипом дыхание, закусывать губу и болезненно жмуриться, и даже сделать неловкую попытку уползти. Рассмотреть всю ее, поверженную, распростертую на захламленном очистками и объедками столе, грубо потрепать налитую грудь, ущипнуть сосок, и ладонью вниз — по талии и изгибу бедра, подхватить под ягодицы, приподнять над столом и...

И уже не ласкал — насиловал, тяжело дыша, яростно вбивая ее тело в доски стола, щипал и мял упругие ягодицы, натягивал на себя — жаркую, послушную, отдающую нежность своей души и тела...

Пил и не мог напиться ее соками, ее повизгиванием, стонами, вскриками — глубокими, глухими, насыщенными интонациями примитивной, звериной натуры, отбросившей стыд и скромность...

Приводил ее в неистовство непотребными звуками похотливого совокупления — звучные шлепки влажных тел, хлюпанье мокрого влагалища, сплетающиеся в причудливый орнамент хриплое неровное дыхание и неистовые стоны...

Вел ее к краю пропасти и заставлял балансировать словно на острие ножа, молившую о пощаде или смерти, не давая ни того, ни другого...

И, наконец, отпустил и себя, и ее, как первая молния в знойный полдень сулит спасение близкой грозой...

Сладкие конвульсии оргазма, когда двое становятся единым целым, большой взрыв, рождающий новую вселенную, опустошающий и оглушающий, были долгими, невозможно долгими... Мягко сжав зубами ее сосок, он словно бы покачивался на теплых волнах, а она, дрожащими пальцами перебирая короткие пряди его волос, только-только начинала понимать, что произошло...