Паровозик

Дыши глубоко, не напрягайся. Прислушайся! Он внутри. Даже я ощущаю его через тебя.

Меня распирало во все стороны. Прямую кишку саднило. И сильное давление на простату — это было острейшее ощущение из всех. Казалось нечто ворвалось и ухватило меня за самый чувствительный нервный узел. Кошмарное сочетание боли и прилива сексуальной активности. Мы все трое были неподвижны, но внутри меня что-то двигалось, дёргалось, проворачивалось и ходило ходуном. Одновременно жгло, щекотало, давило и чесало. Предэякулят лил во влагалище Ларисы непрерывной струйкой, о состоянии своего члена не могу сказать вовсе. Мне казалось, что я весь стал половым органом. А потом ужасный поршень пошёл назад... С этого момента я не помню ничего. Только бессвязное бормотание Ларисы: — Не кричи, не кричи! Возьми в рот мою грудь! Кусай, если не можешь терпеть! Кусай соски!

Очнулся я на полу, весь скользкий. Как я понял в своей и чужой сперме, в выделениях Ларисы, ещё в чём-то... Бр-р-р. Они лежали на кровати. Глаза Ларисы были закрыты, на груди страшные следы от моих зубов. Кажется, кровь тоже. Не откусил ли я ей соски? Впрочем своя шкура ближе к телу, я приподнял зад и посмотрел под себя. Крови не было, но внутри будто битого стекла насыпали.

— Сходи помойся, — брезгливо сморщив благородное лицо, сказал Игорь Степанович. — Смотреть противно! Потом на кухне найдёшь утку и закуски. Накрой на стол, открой вино — мы выйдем перекусить. Устали.

Пошатываясь я вышел в обеденную залу. «Оне устали со мной... Им надо перекусить-с... Господам-с... «Хрен вы угадали! На бюро лежала моя одежда. Часы били два часа ночи. В жопе было мокро. Плевать. Я стал быстро одеваться. Бесшумно пробежал по коридору и захлопнул за собой дверь.

Выруливая на своей «старушке» из элитного посёлка, я вдруг вспомнил фамилию Игоря Степановича. Меня сбивало с толку, что я пристраивал к его имени фамилию Ларисы, а они разные. Ещё вспомнил телепередачи, где благородный деятель, столп общества, пример для подражания молодёжи, выжигал калёным железом порнуху, чернуху и прочую скверну. Как же он красиво говорил. Каким праведным гневом горели его глаза. И это брезгливое выражение лица при упоминании грязных извращенцев. Всё верно, кто громче всех кричит «держи вора»?

Убить, убить гада! А она? Она не гадина? А сам, белый и пушистый?

Никого я не убью. Напьюсь и уволюсь. Постараюсь забыть. Уеду. Всё продам и уеду.

Из планов удалось осуществить только «напьюсь».