ведь в теме не новичок, но когда она врезала ему наотмашь, он зашипел от боли, решил, что это случайность. Но следующий удар был такой же.
— Не надо! Через чур! Хватит! — он выкрикивал при новых и новых ударах.
— Раб! Ты мне мешаешь и портишь мою сессию.
Он замолк, потерпел немного, но когда она его огрела в очередной раз, сорвался:
— Сдурела, что ли? Больно!!!
— Жаль! Я-то думала ты настоящий... Я тебе помогу...
С этими словами Госпожа подошла к его голове, взглянула в красное от ярости и мокрое от слез боли лицо и спокойно заклеила ему черным широким, не весь откуда взявшимся, скотчем рот. Он обалдел! И весь съёжился. Жуть, забравшаяся в его нутро, превратила его психологические устои в отстой, усиливающийся от резко зазвучавшего из динамиков «хеви-металл». Его собственный дутый кич морально продавливался её жёсткой волей.
Госпожа сняла со стены жесткую кожаную плеть и уже без церемоний стала хлестать его покрасневший зад. Била с силой, с яростью... Он дёргался как марионетка на ниточках, тупо мычал, а она всё била и била. Затем взяла вторую плеть, жестокую плеть с узелками и бляшками на кожаных лентах. И врезала ему так, что будь он посильнее, то сломал бы станок. И ещё, и ещё!!! Он корчился в станке, нанося себе ссадины на запястья и шею. Ему было непросто расстаться с уютным самомнением о собственной значимости перед Госпожой.
Она лупила его без остановки по заднице, бедрам, спине. Это была очень суровая плеть. У неё правда есть ещё круче — плётки с шипами, крючьями, но от них уже без шрамов не уйдёшь. Через четверть часа его зад превратился в воспаленный бугристый пурпур, а после получаса — в кровавое месиво. От ударов кровь брызгала бисером вокруг, плети покраснели, тонкие струйки крови стекали по бедрам в подколенные ямки и дальше на голень. А она все била его с монотонным азартом садистки.
Внезапно она остановилась. Молча вышла в прихожую и вернулась с его темными очками. Очки явно крутые, дорогие. Он хотел произвести на неё впечатление. Она одела их на его перекошенное злобой от бессилия мокрое лицо с заклеенным ртом. Она сняла со стены хлыст. Страшный хлыст для лошадей. Его жало прошипело в воздухе и львиная доля его ударной длинны пришлась на его зад. Он издал какой-то животный звук, вроде утробного рёва, а она, послушав его гортанный выхлоп, направила жало туда же. Удары продолжились, с частотой и силой по её усмотрению...
Она закончила. Рок-музыка остановлена. Воцарилась тишина. Он висел с станке, очки спали на пол, но он был в сознании. Она расстегнула запор, подняла планку и он мешком свалился боком к её ногам. Тяжело дыша от нагрузки, Госпожа проследовала к креслу, по дороге смачно раздавив его драгоценные очки, выпила воды и, удобно усевшись, закурила.
Через некоторое время он стал шевелиться, отодрал скотч и мутным взглядом уставился на неё. Он мотал головой, что-то