Пионерское задание

из ширинки лопающийся от притока крови член (которым втайне от всех очень гордился за непионерские рамеры) и, успев сделать всего несколько движений, влепил в дверь «своей» кабинки несколько длинных толстых струй густой спермы. Трясясь от впечатлений и нервного возбуждения, Лёшка кое — как стёр носовым платком свои художества с двери и снова обессиленно опустился на унитаз. «Пионерское поручение, блядь... Вот спасибо тебе, Альбиночка... Ласточка! Вот спасибо... А интересно, кто это ссала — то сейчас? Юбка вроде серая была... Точно, серая! И туфли серые... Блядь! Ни хуя себе! И смуглая... Раиса Моисеевна, математичка! А, может, Александра Гергиевна? Она тоже смуглая... Ладно, разберёмся потом. Надо эту сволочную мастику набирать да идти пол пидорасить. А, фигня! Не очень большая плата за то, что увидел... Теперь дрочить надолго хватит!»

Лёшка вздохнул, нехотя оставил в покое свои высокоинтеллектуальные мысли и принялся узкой дощечкой выгребать на сложенную вчетверо газету рыжую вонючую мастику. Ну вот. Вроде должно хватить. Лёшка уже собирался выйти из кабинки, когда вновь дробно застучали каблуки и скрипнула дверь. Сердце опять заполошно заметалось в горле. Трясущаяся рука с зеркальцем осторожно полезла под перегородку. Но ничего разглядеть Лёшка не успел, потому что услышал резкое и гневное:

— Ох — х, блядь! А ну выйди оттуда! Кто там?! Ну! Быстро! Пока я милицию не вызвала! Кому сказала?! Выходи, гадёныш!

Это был конец всему. Всей прошлой безмятежной жизни. С уютными дрочками на учительские ляжки и обтянутые трусами жопы. Со спокойным сидением на уроках. С мимолётным щупаньем девчонок на школьных дискотеках. Голос принадлежал его матери — директору школы Нине Александровне Смирновой.

И, значит, конец настал и их привычной размеренной жизни. Обыкновенной, ничем не примечательной. От одной командировки отца до следующей. Каждый раз он привозил всякие диковинные подарки из своих заграниц. И Лёшка с мамой радовались и не хотели, чтобы он опять уезжал. Не хотели, несмотря ни на какие подарки... Этому теперь тоже настал конец. Мать, конечно, расскажет всё отцу и... Тоскливо всхлипнув, Лёшка открыл защёлку и вышел из кабинки. Мать, в строгом пиджаке и серой юбке, стояла уперев руки в бока в классической позе женской нешуточной угрозы. «Тоже серая юбка...» — совершенно неуместная мелькнула у отчаянно тоскующего пацана мысль. Лицо его пылало, на глаза навернулись слёзы, голову он опустил так низко, будто она стала весить килограммов тридцать, и шея никак не могла её удержать. Из — за этого всего Лёшка не мог видеть лица матери, застывшей в молчаливом потрясении. А на её красивом холёном лице гнев быстро сменился странной смесью досады, жалости, непонятного облегчения и некоторого изумлённого интереса. Будто мать впервые увидела... вернее, подробно разглядела собственного сына.

— Что ты туть делал — не спрашиваю. Мне и так всё ясно. Быстренько пошли отсюда. Не хватало ещё, чтобы тебя здесь кто — то другой увидел. Что это у тебя?

— Я... Мне... Мне Альбина Ивановна сказала... — униженно залепетал дрожащий крупной заметной дрожью Лёшка. —