Без горячей воды (инфантилизм).

Он что писает? — послышался второй такой же юный голос.

Я бросила недовольный взгляд на нагло остановившихся рядом с кустами двух девчонок. Обеим было лет тринадцать, не больше. Разумеется, они во все глаза уставились на Сашу. Мальчишка густо покраснел и, напрягшись, прекратил писать.

— Чего остановился? — спросила я его, — Давай, писай!

Вспомнив, каким способом мы с Ксюшей недавно заставили Сашу пописать в тазик, я сорвала травинку и легонько пощекотала ей Сашину мошонку. Этого было достаточно, чтобы мальчишка снова пустил струйку.

— Смотри, Надь, какой он снова пустил фонтан, — захихикала первая девочка.

— Ничего себе! — засмеялась вторая, которую звали Надей.

— Так смешно писает, — заметила первая девочка — Аня.

— А чего она такому большому держит стручок, как малышу? — удивилась Надя.

— Такой смешной краник, — сказала Аня и обе снова захихикали.

Слушая их, я тоже едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться.

— Чего уставились? — притворно рассердилась я, — Никогда не видели писающего ребенка?

— Такого большого — никогда, — с смехом ответила Аня.

— Сколько ему? Лет семь-восемь? — поинтересовалась Надя.

— Два годика! — заявила я и девочки снова засмеялись.

Они явно не собирались никуда уходить. Я посмотрела на Сашу. Лицо мальчишки так горело стыдом, что мне стало его немножко жалко. К этому времени фонтанчик из детского писюнчика потихоньку иссяк и Саша, как обычно, перешел на короткие струйки.

— Мальчишки так прикольно писают, — заметила Надя, — Сначала струя, как из пожарного шланга, а теперь просто брызги.

— А ты заметила, как у него при этом дергается пипунчик? — улыбнулась Аня.

— Точно, дергается, — согласилась Надя, — Так смешно.

— Ладно, Анька, пошли, — сказала Надя, — Не будем его смущать.

Хихикающие девочки развернулись и ушли. Я усмехнулась, представив, как Саша стеснялся, писая на виду у двух тринадцатилетних девчонок. «Но тем не менее пописал, — подумала я, стряхивая с его писюнчика последние капли, — Он теперь во всем меня слушается» Я довольно улыбнулась, что мне удалось полностью подчинить восьмилетнего мальчишку, превратив его в беспомощного ясельного малыша, которого я так хотела «Малыши во всем от тебя зависят и беспрекословно слушаются, — продолжала рассуждать я, — И даже если ясельный карапуз капризничает и сопротивляется, с ним все равно можно делать, все, что захочешь, невзирая на его протесты»

Игнорировать протесты восьмилетнего мальчишки было еще прикольнее. «С большим интереснее, — подумала я, — Особенно заставлять его в восемь лет делать вещи, которые положены только в ясельном возрасте». Мало того, что я сейчас заставила его у всех на виду писать, так еще при этом держала ему писюнчик, как двухлетнему. И мальчишка вынужден был все это терпеть несмотря на свою стеснительность. «А ведь еще вчера он был совсем другим, — вспомнила я, — Огрызался, грубил... Зато теперь можно командовать мальчишкой, как хочешь». Скоро и на горшок начнет по команде ходить. Надо продолжать давать мочегонное, чтобы постоянно хотел по-маленькому. Еще пару раз прилюдно описается и поймет, что в горшок лучше».

Я быстро одела мальчишке колготки и вернулась с ним к песочнице. Посидев там еще минут десять, я попрощалась со всеми