Через девять лет

свои роскошные волосы и тихо визжа от отчаянья. Это было уже не человеческое существо — она извивалась, как недобитая собака на живодерне, ползла, падала лицом на паркет, оборачивалась с выражением непередаваемой животной тоски, опять ползла и опять выла.

Мужчина, который с той минут, как вошел сюда, не сказал ни одного слова, продолжал с сатанинской улыбкой травить ее. Наконец, доведенная до крайней степени физического и духовного изнеможения, Марина забилась под стол и, уткнувшись лицом в коврик, закрыла голову руками... Мужчина одним движением перевернул шаткое укрытие и, оказавшись над обнаженной женщиной, занес было нож для удара, но вдруг рука его опустилась.

Эта поверженная женщина, безобразная в своем унижении, растрепанная, окровавленная и грязная, ради прихоти убившая в нем мужчину девять лет назад, теперь возвращала ему жизнь. Он с удивлением почувствовал, как возвращается утраченное его мужское начало и грозно дает о себе знать горячим нетерпением. На этот раз он совей властью укротил его. Он увидел, что скорченное тело на полу перед ним покрылось отвратительным холодным потом и дрожит, вернее, сотрясается от ожидания смерти. Он пнул Марину ногой:

— Ты! Сука!

Женщина вздрогнула от удара, но не шевелилась. Он ударил ее вторично, перевернув этим пинком лицом вверх. Она все равно не отняла судорожных рук от лица.

— Сука! — повторил мужчина. — Мальчики твои вырастают, поняла?

Марина отняла ладони и посмотрела на мужчину. Ничего, решительно ничего в его чертах никого ей не напоминало. Но она все равно догадалась, что привело его сюда и, догадавшись, задрожала всем телом вновь. Мужчина, пренебрежительно глядя на Марину, срывающимся от сдержанного волнения голосом проговорил:

— Хуй с тобой, живи, дрянь. Прирезал бы я тебя как курицу, да садиться из-за гадины не стану.

Он повернулся уже спиной, собираясь уходить, но остановился, снова посмотрел на жалкую, распростертую перед ним девушку — и плюнул. Густой мужской плевок пришелся на коленку.

Мужчина захлопнул за собой дверь так, что затрясся весь дом. Он улыбнулся от уверенности, что вступает сегодня в новую жизнь и больше не поедет в экспедицию. А в оставленной им разоренной квартире посреди комнаты на полу нагая, растерзанная, окровавленная и опозоренная женщина рыдала и рвала на себе волосы.