было запрещено общаться с «кобылой». Но с другой он понимал, что сейчас это уже неважно и речь идет о жизни. И не просто о чьей-либо жизни, а о жизни очень важного... Об очень важной жизни! Он стремглав помчался к Доктору, который, как было известно обладал особым весом среди всей администрации лагеря.
Доктор быстро открыл дверь и пригласив наездника в дом, выслушал его и спросил, как сейчас чувствует себя Девятка.
— Неважно, Константин Валерьевич, очень неважно! У нее полная депрессия. Я ее такой никогда не видел. Она не ест и просто сидит и смотрит в пол. Она не сможет завтра бежать. Она говорит, что умирает и я ей верю!
Костя озабоченно барабанил пальцами по столу:
— Это программа. Она вшита в ее капсулу. Я ничего не могу сделать. Только дать ей день отдыха, и то, под свою ответственность. Даже назначить какое-то средство я не могу, Андрей. Мне тоже искренне жаль ее, но она...
— Но у нее даже на утреннем беге скорость задается выше, чем у Шестой и Семнадцатой! Я точно говорю! — взволнованно перебил его парень,
— Не может быть! Утренний бег запрограммирован одинаково для всех! Тебе, скорей всего так кажется... У нее кризис. Я сам ее сегодня осматривал и ничего криминального не увидел. Дело в ее психологическом состоянии.
Костя достал из выдвижного ящика своего стола несколько таблеток и протянул их Андрею:
— Вот. Это, конечно, не по правилам, но дай ей сегодня на ночь, — но неожиданно убрал таблетки обратно, — А вообще, приведи ее сейчас сюда. Сделаем по-другому.
— А это не наркотик? — испуганно спросил Андрей, вставая со стула.
— Нет... не совсем. Приведи ее сейчас.
Юноша кивнув вышел и через полчаса вернулся с еле стоящей на ногах Ириной.
— Ложитесь на диван на живот, — произнес Доктор, набирая шприц каким-то препаратом.
Ирина легла на диван и через минуту Костя сделал ей укол и велел перевернуться.