домой пьяный, ввалился ко мне в комнату и снова, не обращая внимания на мои крики и сопротивление, сделал то, что считал нужным. Я хорошо помню мамин силуэт в дверях и голос Витьки из коридора: «Ну, что, он еще не закончил?»
На следующий день, точнее, уже ближе к вечеру, когда я сползла с кровати и собиралась в милицию, меня остановил Витька. Он не уговаривал, а молча бил. Аккуратно, но болезненно. Следов на теле почти не осталось, но еще два дня мне пришлось провести в постели.
А потом позвонила Олька, и я ей рассказала то, что посчитала нужным.
Уже через час после ее звонка в квартиру ввалился наряд. Папу скрутили, Витьке просто надавали по шее, а меня отвезли в стационар, где я и написала заявление.
В КПЗ папе стало плохо с сердцем, его отвезли в больницу. А три дня назад, не приходя в сознание, он умер...
Мама налила еще себе и мне, и мы больше не проронили ни слова.
Когда бутылка опустела, она поднялась из-за стола и чуть не упала. Я успела подхватить ее под руку.
— Хоть бы трусы надела, — заплетающимся языком упрекнула меня мама.
— В следующий раз, — улыбнулась я и медленно, держась свободной рукой за стену, вывела ее из кухни и провела до спальни.
А потом так же по стеночке прошла к себе в комнату.
«Надо бы посуду помыть», — подумалось мне, когда я уже легла и зажмурилась, чтобы хоть немного замедлить вращение комнаты. Но сил встать уже не было...
Проснулась я от резкого звука, будто кто-то с силой захлопнул дверь.
Комната уже не вращалась, но голова казалась неподъемно тяжелой.
Пересилив себя и с трудом преодолев рвотный позыв, я поднялась и вышла из комнаты. Мама в своей спальне спокойно храпела.
— Вить? — тихо позвала я, безуспешно вглядываясь в темноту.
Но ответа не последовало. Зато у двери слышалась какая-то возня и недовольное ворчание. Я замерла и стала медленно пятиться к двери своей комнаты.
Это... это невозможно! Мы же... я же видела... своими глазами!
Но звуки были явственными, я даже могла разобрать отдельные слова...
Папа всегда разувался в самом темном углу у двери, всегда недовольно ворчал и кряхтел, потому что ему было неудобно. Затем он надевал тапки и, шаркая, шел в большую комнату, где и проводил все вечера, если не бывал пьян. Они с мамой уже давно спали порознь, и, когда я вернулась из института, Витька стал ночевать с мамой в спальне...
Ворчание перешло в кряхтение, затем по полу зашаркали тапки. А меня буквально сковал страх, и горло сдавило спазмом. В голове билась одна мысль:
«Только бы сегодня он был трезв!»
Но шаги прошаркали мимо большой комнаты и неумолимо приближались ко мне. Я закрыла глаза, уговаривая себя, что это всего лишь сон. Я пьяна, вот мне и мерещится...
— Что, доченька, встречаешь любимого папочку? — голос был глухим и безжизненным, но это был определенно его голос.
А затем что-то до боли сдавило мою правую грудь, и