После Шелони

В свете заходившего солнца поля близ Велебиц казались черными — так густо были они покрыты кровью павших в битве воинов. Еще вчера тут дотемна рубились друг с другом налившиеся силой воины московского князя и тороватые новгородцы, до последнего уповавшие на помощь польского короля. Приученные к воинской дисциплине и порядку московские войска одержали верх над превосходящими силами новгородской армии, которая разумела лишь одно воинское искусство — навалиться всей толпой и рубиться в капусту.

Вдоль полей пролегала старая «соляная» дорога на юг, ведущая за пределы Новгородской земли. По этой дороге московиты, коих воевода стародубский князь Пестрый после заслуженной победы отпустил пленить и казнить данников Великого Новгорода за их дерзостное неповиновение государю, широким потоком гнали плененных окрестных жителей.

Шедший в охранении касимовский татарин Ибрагим, звонко цокал языком, глядя на вереницу плачущих золотоволосых девушек, которых вели суровые воины московского князя. Девки были босы, почти наги, со связанными впереди руками. В их толпе то и дело слышались громкие всхлипы и повизгивания, которые дружинники по мере сил старались пресекать.

Лишь когда девок стали гнать прочь от родных домов, когда деревня стала скрываться от их взоров, раздался нескладный протяжный вой и крики — пленницы стали валиться на теплую июльскую землю, простирая к своим победителям руки и моля о пощаде.

Среди воинов послышался ропот:

— Крамольники! Вероломцы!

— Родную землю без боя бискупам да Казимержу предали!

— Нет вам милости и не будет!

Одна из девок, которая посмелее да погрудастее, скорее для того, чтобы подбодрить своих полоненных сестер, поднявшись с колен выкрикнула, обращаясь к близстоящему дружиннику:

— А что, детинушка, не трусишь с девками воевать? А сладко лизывать зад князя татарского, козел драный?

Воины заржали:

— Кривду лжешь, девка!

— Вишь, как замуж хочет!

— Да грех ведь крамольницу брать...

— Пускай вон поганый возьмет жонку себе, ему не грех.

Московит нахмурился, пыльная броня тускло сверкнула из-под малинового кафтана, но ратник сдержал себя, зато головной воин так дернул за веревку, которой были связаны девки, что грудастая снова упала на землю.

— Погоди! — Ибрагим кинулся к полонянкам и споро развязал узлы на руках грудастой девки. Десятник как-то косо посмотрел на рябое лицо татарина, но отдал приказ остановиться.

Татарин споро скинул синие крашенинные портки и одной рукой повалил девку на землю.

Из толпы девок раздались голоса:

— Ох, бедная Луша, что же деется?!

— Цыц, вероломицы, ужо вам будет, когда до княжеского стана дойдем!

Меж тем Ибрагим устроился своим огромным волосатым задом на лице девушки, глухо прорычав:

— Теперь ты лизать зад татарский, новгородская тварь!

Девка крепко-накрепко сжала губы и попыталась отвернуться, но силы были слишком неравны.

Толстый палец Ибрагима больно надавил Луше на подбородок, так что девке пришлось побороть отвращение и ткнуться носом и ртом в пахучий татарский афедрон.

— Лижи, сука, лижи — Ибрагим наседал на чуть не потерявшую сознание от тяжести и стыда девицу, ерзал на ее красивом лице, устраиваясь поудобней, громко выпустил газы под нос Луши и тотчас же его анус начал выдавливать из себя