... Когда из ванной возвращаюсь я, при первом взгляде на Ларису хочу возмутиться — зачем оделась, день за Полярным Кругом только начинается. Но на ней не ее блузка. На ней — полюбившаяся ей моя рубашка.
— Лариса, когда сделана фотография, которую ты мне прислала?
— День я не помню, но вскоре после того, как получила твое письмо с фотографией. А что?
— Я думал, ты мне своих студенческих времен фотку прислала.
— Ну ты льстец! И какой тебе прок был бы от моей фотки студенческих времен? А мне какой резон обманывать?
— Нет, просто женщине на фото не 36 лет, а 26. Я не льстец, я ж не говорю, что 16, но запросто можно дать 26.
— Да, я выгляжу моложе, ты прав. Скажи мне, для тебя внешность важней или что?
— Вспомни наше общение до того, как ты прислала мне фотографию. И после. Ты почувствовала какое-то изменение с моей стороны? В любую сторону?
— Нет! — Лариса отвечает почти сразу. — И знаешь, что я подумала, как только твой голос услышала после того ошибочного звонка летом? Нет, не про любовь и не про секс, это было бы слишком несерьезно. А вот что ты совсем другой человек, чем знакомые мне мужчины, и что мне было бы интересно увидеть тебя, и что примечательно — уже тогда мелькнула мысль, а какая мне разница — как он выглядит, если он — совсем другой.
— Спасибо, родная! Теперь уже ты мне льстишь?
— Это не лесть, это правда.
— И с моей стороны не лесть, а комплимент.
— А в каждом комплименте, ты отлично знаешь, лишь доля комплимента.
— Знаю. А остальное — истина в последней инстанции.
Пьем не очень вкусный кофе с не очень вкусными шоколадными батончиками. Лариса уже не нервничает, спокойна и расслаблена, умиротворенно улыбается каждый раз, когда мы встречаемся взглядами. Теплотой и уютом наполнен безликий номер старой гостиницы с казенной обстановкой. Почти полдень, но за окном — непроглядная темень, и ярко горит «лампочка Ильича» прямо над головами. Нам не мешает свет и не смущает. Это день нашего счастья, пришедшийся календарно на полярную ночь.
Второй заход начинается, как и первый: я отпихиваю столик в сторону. Но уже не зову ее к себе, а сам подхожу к ее креслу, и как бы сажусь ей на колени. «Как бы» — то есть продолжая опираться ногами на пол, чтоб не придавить своим весом. Безумно сладко целоваться с ней, касаться пальцами волос, щек, шеи, знакомой ткани моей рубашки, но зная, что под этой тканью — очаровательная плоть моей возлюбленной. Расстегиваю пуговицы сверху вниз, и целую открывающееся тело. И так до последней пуговицы, после которой мне открывается прелестный девичий бутон. Стоя на коленках пе-ред креслом, делаю куни сидящей Ларисе, то жадно ощупывая ее бедра, то нежно забирая в ладонь и качая вверх-вниз упругую грудь. Лариса заводится и стонет, Лариса возбуждается и теряет голову, Лариса желает максимально широко развести ноги, но упирается в подлокотники