Впервые я увидел, как мать взасос целуется не с отцом, а с другим мужчиной, лет, кажется, в 11. Это было в метро. Я случайно увидел ее на станции метро с коллегой по работе. Они не сосались, но целовались «по-взрослому». Матери тогда было, значит, около 40 лет. Он был младше ее и смачно тискал за жопу, запустив руки под плащ. Парень зажал мою мать около колонны, при выходе на перрон. Он прижал ее спиной к колонне. Она расставила ноги в коричневых финских сапожках на каблучках так, что тот молодой самец вжал одну свою ногу ей в промежность. Она, похоже, терлась пиздой о его бедро.
Мать, похоже, заметила меня. Я сказал, что видел ее из проезжающего вагона и спросил ее, кто это был с ней. Она сказала, что я обознался. Но это была точно она. Я не спутал бы мать с другой женщиной. Вечером того дня, когда я увидел ее, тискающейся с парнем на платформе, я осмотрел спину ее плаща и нашел там следы штукатурки.
У меня уже начался период полового созревания, и я начал тайком, когда родителей не было на работе, одевать мамкины вещи. Тогда колготки были в дефиците. Мать берегла их для торжественных случаев — походов в гости, в кино или в театр. На работу она часто одевала капроновые чулки, пристегивая их резинками к специальному эластичному поясу. Но чаще она одевала так называемую грацию. Грация походила на купальник. Она была из эластичного материала, утягивающего живот и задницу, только на пляж в ней было не выйти — сиськи просвечивали через прозрачную синтетическую ткань. И резинки-"пажи», к которым крепились чулки, говорили, что это нижнее белье, не предназначенное для посторонних глаз. А еще некоторые грации и пояса для чулок внизу, на пизде, застегивались на крючки, а другие нет. В общем, мама могла спустить трусы (а она всегда натягивала трусы уже после того, как пристегнет верх чулок к резинкам пояса или грации) и могла поссать-посрать, не отстегивая чулки.
И вот я натягивал чулки, одевал материнское белье и обувал ее сапоги. Иногда я одевал и ее платья, блузки, жакеты, юбки — но это по настроению. А вот сапоги я обувал всегда. Я почему-то всегда предпочитал женские сапоги, а не туфли, хотя туфель у матери было полным-полно. Она преподавала английский язык в институте и всегда ходила по институту в обуви на высоких каблуках. Ее любимыми туфлями были «лодочки» на каблуках-"шпильках». Пора уже представить мою маму почтенным читателям. Звали ее Анна Петровна.
Я видел, как она ссала, много раз. Моя мать любила выпить, и после гостей, когда мы долго ждали автобус или трамвай, она отходила в сторону от остановки и сикала в кустах. Как правило, она недалеко отходила, непременно игриво напомнив мне: «Не подглядывай!». Конечно, же, я не упускал возможности насладиться таким зрелищем и, обернувшись, мог хорошо разглядеть, как она распахивала полы пальто или