4етырёхугольник

Ну, все как в том бородатом анекдоте и было, один в один, ё-моё, бля!

Вернулся я с рейса на день раньше. С пирса друг на тачке докинул. Трезвоню, трезвоню в дверь — никто не отпирает. Пришлось баул армейский с плеча скинуть, свои ключи искать, которые чуть ли не на самом дне!

Отпираю я дверь, в квартире тишина, слышу лишь — в душе вода шумит — моя значить моется, а в прихожей кроссовки чужие, ну явно не мои, факт, бля!

Ну, я мужик спокойный, с пониманием. Знаю, если любовник, то только в шкафу или в душе. Больше у меня дома прятаться негде, и с балкона не сиганешь — 17й этаж, нах!

Я так, это, невозмутимо створки шкафчика раздвигаю: стоит, пассажир, бля, в чем мать родила, за трубу держится.

— Чё, — говорю, — тут делаешь?

— В трамвае еду! Не видишь?

А пассажир-то юмором! Это я сразу, оценил.

— Ну вылазь, — говорю, — приехали. Конечная. Срам, на — прикрой, нечего передо мной своим аршинным хером-то размахивать. — Полотенце ему протянул. Он взял, сам вид делает, что спокоен, под контролем все держит, но сам-то напряжен, это я сразу почуял. Подвоха ждет — когда исподтишка удар нанесу. Да только я мужик добродушный, хоть и рожа у меня соответствует школьному прозвищу — Бармалей. Меня еще после армии Валуевым пытались звать — да не прилипло!

— Пойдём, — говорю, — в кухню, пассажир, чачу пить будем, мне пацаны с Абхазии пять литров привезли. Там и потолкуем, что почем.

Сел он напротив меня. Я по стаканам разлил виноградный самогон. По первой вздрогнули. Выпил — не поморщился, норм, бля!

Он сидит, меня глазами буравит, я его. Нервничает, желваки ходят, мышцами на сиськах подергивает, а фигура у него красивая, мышцы накачанные, рельефные, немудрено, нах, что моя барби под него легла. Татуировки скандинавские на бицепсах. На запястье массивный золотой браслет. Не бедный мальчонка. Сидит, кулачищи сжал, кольцо обручальное на правой руке, а вот это уже интересненько, бля, женатик чтоль, или так, для фарсу нацепил?

Я по второй разлил. Губы пожевал да и опрокинул молча. Он за мной повторил.

— Давно с Ленкой у вас это?

— Порядочно.

— Нравится тебе?

— Нравится!

— Любишь ее?

— Не знаю. Возможно.

— Так женись тогда.

— Она не захочет. Тебя любит.

— Ага! Любит! Только отчего ж под тебя легла, в рейс часто хожу?

— Да, от этого! Одиноко ей.

— А тебе твоя жена чем не устраивает?

— Не люблю ее.

— Разведись?

— Зачем?

— Хм, — я задумался, запустив пятерню в короткий ежик волос. — Ну что ж, коли так, тогда теперь вдвоем мою жену любить будем! Ты ж не против? Тебе она нравится, ты ей, видимо, тоже. Я же не бессердечная скотина, счастию Вашему мешать, однако по закону и мне свой хер в ее дырку засунуть положено. Как тебе такой расклад, а?

Он промолчал, только желваки ходят.

— Молчишь? Ну, наливай тогда, и Ленке плесни, для страсти, — я поставил на стол еще один стакан, — а я пойду ее потороплю, а то моется что-то