Ад и черти. Шёпот

ее за то, что позволила вытворять с собой ночью. После утреннего пробуждения она и сама чувствовала себя грязной. Испачканной. Не больше минуты ей чудилось, что все было сном, однако ее нагое тело под одеялом и пижама, валяющаяся на полу, доказывали совсем иное. Движения отдались болью сразу в нескольких частях тела и яркая картина прошедшей ночи явилась ей в воспоминаниях.

Синяки на бедрах. Царапины на спине. Засос на плече. Натертость в промежности... Все это характеризовало ее не лучшим образом, но больше волновали травмы не физические. Чувство вины за то, что подвела всех. Вина перед ничего не подозревавшей сестрой. Перед матерью, спавшей в метрах от нее за стеной, в то время как любимая дочь отдавалась ночному гостю. Вина перед самим парнем, принявшим ее за сестру. Но больше всего — вина перед отцом, доверие которого предала самым грубым для него образом.

Больше никто не приходил ночью. Ни в эту, ни в следующую, ни даже через неделю. Настя слышала, как ночью сестра подходит к открытому окну и стоит там, словно высматривая его во тьме. Настя тоже ждала, глядя на тени на полу, которые так и оставались всего лишь проекцией света сквозь оконные шторы. Никто не пришел.

Через месяц сестра уже не дежурила больше у окна и казалось, что ей все равно, а Настя продолжала ждать. Чувство незавершенности не покидало и мучило ее. Она даже готова была к тому, чтобы все узнали, лишь бы этот черный паук вины, вползший в ее сознание еще тогда, в сарае, когда отец застал с сигаретой, покинул ее и не плел больше свою липкую паутину...

Проснулась от ощущения, будто кто-то смотрит на нее. Это было совершенно невозможным, ведь уже вторую ночь подряд она являлась единственной обитательницей дома, оставленной родителями за хозяйку, в то время, как остальные отбыли на похороны бабушки... Тем не менее, чувство чьего-то пронзительного взгляда не отпускало. Достаточно было повернуть голову, чтобы убедиться в тщетности страхов, но та словно налилась свинцом и продолжала направлять взгляд девушки на стену. С каждой секундой вера в присутствие постороннего лишь укреплялась, хотя единственным, что нарушало тишину комнаты, была мелодия карнизных петель, что шевелились под тяжестью обдуваемой сквозняком шторы.

Скрипнула старая кровать, стоявшая рядом с окном, и Настя вцепилась в края подушки так, что побелели костяшки пальцев. Этот скрип она могла различить среди миллионов и он не мог быть случайным. Именно такой звук издает кровать, если присесть на левый угол, а затем встать. Впору было закричать от испуга или вскочить и бежать, но Настя не совершила ни того, ни другого. Ей было страшно, но еще страшнее было спугнуть то, что могло дать ответ. Хотя и не понимала, ответа на какой вопрос ждала...

Звуки шагов. Не тех, привычных ее слуху и вкрадчивых, а обычных. Будто кто-то спокойно встал с кровати и неторопливо подошел к кровати сестры, на которой сейчас лежала Настя.

Ночной