Быстро скинул с себя одежду. Строптивая женщина в чёрных чулочках с пояском, стрингах, бюстике продолжала ругаться, как сапожник, гневно сверкая карими очами:
«Козёл! — мычала она. — Что б ты сдох! — ей самой доставляло удовольствие ненавидеть его открыто, пускай и через кляп. — Ирод, как я тебя ненавижу! Мразь! Иди к чёрту, сволочь!»
Михаил стоял перед ней с черенком лопаты, направленным вверх, залитым стальной эрекцией. Ему хотелось изнасиловать наглую бабу, возмущение которой порою забавляло.
— Так куда ты там меня послала?
«На хуй! На хуй! Пошёл на хуй, блядь! Дебил! Пидорас! Гандон!»
— Я — пидорас? — он упал на неё, повалив на спину, и вогнал член до конца. — Я тебе покажу, кто пидорас!
«Иди к чёрту! Блядь, как приятно! Сука, нахуй, выеби меня, блядь, я — блядь!» — Марина забила острыми шпильками по активно работающей попе, ногтями заскребла по спине, отбиваясь от нападения.
— Да, ты — блядь! — Михаил остервенело трахал матерящуюся мамочку. Конечно, он понимал, что она подыгрывает, но понимал также, что она выражает свои истинные мысли, которые не может сказать при другом случае. Это возбуждало его. Он занимался психоанализом, высвобождая отрицательную энергию, скопившуюся в ревнивой женщине. У них был уговор, что она имеет право ненавидеть его. Он не возражал, наоборот, испытывал странный кайф.
«Психо-анализ!» — он грубо засмеялся, перевернул Марину на живот, смазал анус лубрикантом и медленно вогнал черенок лопаты в роскошную задницу. Яйца опустились на разбитое грубым сексом влагалище.
— А-а-а! — заорала Марина от боли. Её лицо исказилось.
«Блядь! — загудела она в шар. — Блядь, блядь, блядь!»
— Я знаю, кто ты, — он влетал в неё с каждым «блядь», и её мычание становилось плаксивым.
Марина уже не сомневалась, что Михаил кончит ей в попу. Теперь её задача сводилась к тому, чтобы подыграть, изобразить одновременный оргазм от анала, выругаться особенно жёстко в момент достижения пика.
Она уже даже приготовила интересную фразу, как вдруг её блуждающий потёкший взгляд встретился с глазами Жени.
Сын лежал в темноте под кроватью, забившись к самой стенке. Его смутное отражение в зеркале шкафа застыло в немом ужасе подглядывающего за мамой.
«Пиздец!» — вырвалось у Марины.
— Что ты сказала? — подхватил Михаил, он буквально рычал на неё, вгоняя бивень в зад.
«Это пиздец! Блядь, просто пиздец!» — мычала она, глядя Жене в глаза, моля его о прощении. Сын, конечно, понимал незатейливые мычания. Его глаза были широко открыты от ужаса. Мама материлась, орала от боли. Её вновь поставили раком, попа открылась зеркалу. Теперь сын отлично видел, с какой невероятной скоростью влетает кол в её расщеплённую пополам задницу. Розовая провисшая мошонка размером с кулак скользила вслед, яйца перекатывались, шлёпались об влагалище. Всё это Марина Дмитриевна нутром ощущала сзади. И взгляд сына, полирующий её в самом неподходящем месте, и яйца Михаила, припечатывающие нерасторопную мамашу клеймом позора, и взбитый горячий лубрикант, струйкой скользящий по бёдрам.
«Блядь, нахуй! Блядь! Выяби меня наконец! — гудела она в истерике. — Это пиздец, просто пиздец...»
Её вновь перевернули и скинули головой с кровати. С запрокинутым