Летние каникулы

и долго плескалась. Потушив свет, я легла.

— Можно к тебе?

Через полудрёму чувствую, как, отбросив простыню, она забирается ко мне в постель, прижимается. Её мокрые волосы щекочут лицо. Тискает меня за грудь, лезет под ночнушку.

— Прекрати! Толкаю её локтём. Где ты была? Почему меня бросила? Я волновалась.

— Этот турок такой настырный. Я с ним поехала на пляж. Мы целовались.

— И всё? — Она хихикнула.

— Он пригласил нас завтра вечером покататься по городу. Я сказала, что мы согласны.

— Лично я своё согласие не давала.

— Наташка, не будь занудой...

— Иди в свою кровать, не мешай спать.

... И я согласилась ехать со Светкой, опасаясь оставить её одну.

Весь следующий день мы провели на пляже, потом валялись голыми на кроватях, рассматривая, друг на друге белые полоски на покрасневших телах. А когда начало темнеть к гостинице подъехала большая чёрная машина...

Не долгие сборы. И мы, одевшись, как две сестры близнеца, держась за руки, сбежали по лестнице к лимузину. Из машины вышел наш вчерашний знакомый. Приветливо улыбнувшись, подмигнул Светке. Поздоровался, открыл дверь.

— Садитесь девушки. Поедем кататься!

Мы уселись на прохладные сиденья, и машина тронулась.

Пропетляв между отелями, прокатившись у набережной, машина неожиданно набрала ход.

— Куда мы едем? — спросила я удивлённо.

— У меня сегодня праздник, День рождения. Я вас приглашаю.

Светка испуганно улыбалась. Совсем стемнело, и уже было не различить, где мы едем. Мы обе побледнели, моё сердце бешено стучало.

Наконец мы въехали в какую-то деревню, лучи фар высвечивали из темноты какие-то строения, заборы. Влетев в какой-то двор, и резко затормозив, машина остановилась.

Открыв заднюю дверь, турок за руку вытащил меня и Светку из машины и втолкнул в дом. Через захлопнувшуюся за ним дверь мы услышали взревевший мотор рванувшей с места машины.

Оцепенев от страха, в шоке, мы оказались в большой ярко освещённой комнате.

— Здравствуйтэ девушки. — Говорит нам восточная женщина лет 40, сверкнув чёрными глазами.

Идите туда! — указывая нам пальцем в угол комнаты, грубо подталкивая нас.

Добившись своего, бесцеремонно задирает мне юбку. Я попыталась высвободиться. Пощёчина обожгла лицо. Женщина посмотрела мне в глаза. Беспощадный, безжалостный, презрительный взгляд.

— Задирай юбка сама! Быстро! Выше! Ещё! Повернись! А ты? Тоже по лицу захотэла?

Мы стоим, повернувшись к ней спиной, подняв юбку до груди, всхлипывая, слёзы текут по нашим лицам.

— Теперь раздевайтэсь догола! Быстро! Бросает нам два больших полиэтиленовых мешка: — одежду сложить туда!

Дрожащими от страха руками мы расстёгиваем и снимаем одежду, бельё, обувь. Кладём всё в пакеты.

— Цепочки, колечки, серёжки — всё туда! — брезгливо смотрит на нас.

И мы остались, в чём нас мама родила...

— Станьте рядом! — Разглядывает, вертит нас. Заметив на щиколотке у Светы не большую татуировку, раздражённо цокает языком.

Толкнула меня на кушетку и, заставив поднять ноги локтем одной руки, сильно и грубо прижала под коленями, ноги к груди. Внезапно ощущаю её твёрдые, грубые пальцы там! Они во мне! Зажмурившись, сжалась, терплю изо всех сил. Наконец грубые пальцы выходят.

— Перевернись на живот! На колени! Раздвинь