Дистрибьютор. Главы 1—4

на две страницы. Дисциплинирован, легко обучаем, целеустремлён, проактивен и ещё занимаюсь бегом, играю на баяне. Во как! На ба-я-не!

Первый звоночек прозвенел, когда адрес оказался обычной квартирой. Впрочем, с кем не бывает. Компания новая, офис временный, набирают сотрудников. Всё сходится!

Зима, сугробы, я шурую дворами по центральному району Минска, выискивая в темноте дом на бумажной карте (телефонов с GРS тогда ещё не было). Нихрена не видно, хоть глаз выколи, где какой дом. Спрашиваю номера у прохожих. Они сами руками разводят, живут здесь и не знают. Вышла тётка с коляской погулять, знает только номера подъездов и первую букву фамилии. Методом исключения нахожу третий корпус. Расшаркиваюсь в решётку — ну правильно, спина в мыле, ноги в снегу. Припёрся на собеседование на должность помощника директора. Работничек.

Дрожащим голосом сообщаю в домофон о намерениях, с замиранием сердца слышу заветное: «Входите! Дверь открыта!» Это записанный голос из домофона, но всё равно приятно.

Поднимаюсь по лестнице на третий этаж. Дверь, обитая слегка потёртым дермантином, приоткрыта. В прихожей меня встречает сам Павел Валерьевич — представительный мужчина лет шестидесяти. В костюме, носках, при галстуке. С небольшим животиком, коротким седым ворсом на голове. Залысина спереди открывает вид на массивный череп. Мозгов у него палата. Голос глубокий, грудной. Взгляд властный, уверенный. Щёки сочные, обвислые. С кухни выходит лебезящий молодой человек лет тридцати. Щуплый, сутуловатый, чернявый. Тоже в костюме, белой рубашке, но без галстука. Костюм висит на нём мешковиной, как на попугае. В общем рабочая обстановка. Одного уже завербовали, пришла моя очередь!

Проходим в зал. Здесь всё хорошо спланировано для удобного собеседования. Ничего лишнего. Домашнюю потёртую мебель заделали под офисную. Два кресла, диван, журнальный столик.

Павел Валерьевич садится в кресло. Скрестив щиколотки, изучает резюме. Я изучаю его тонкие чёрные носки. Директор похож на полководца, полковника милиции в отставке. Или даже генерала. Хотя нет: здесь попахивает спецслужбами. КГБ, охрана. Точно! Разведка. Он — Мюллер из «17-ти мгновений весны»! Такой же хитроватый, жуликоватый взгляд, такие же взвешенные заковыристые фразы. Манеры такие же, интонация. Так и хочется услышать от него: «А вас, Черненко, попрошу остаться».

Мюллер делает вид, что ему не плевать на резюме. Наконец откладывает листик с достижениями в сторонку, скрещивает кисти рук в стрекозу на животе, критично поджимает губы и выплёскивает:

— Ну и сколько тебе Хозяин платит?

Столько презрения в его голосе, я за всю жизнь не слышал такого. Съезжаю мысленно на пол, офигеваю от наглости на грани фола. Мозг плавится от сложности задачи: вопрос-то с подковыркой — начнёшь отвечать, признаешь, что есть Хозяин, начнёшь задираться — сразу отфильтруют. Мычу что-то невнятное в ответ:

— Это не имеет значения.

Мюллер хваткой бультерьера вгрызается в концепт рабовладельческого строя — я ведь согласился — постепенно открывает мне глаза. Я — раб, пресмыкаюсь за копейку, вкалываю на дядю, который кидает мне раз в месяц обглоданную кость.

Неожиданно в моей голове включается защитный механизм. Мюллер пытается унизить меня, рисует картину моей же жизни вместо меня.