Такое простое слово «нет»

Сэму, объяснить всё по-нормальному, да почему-то трудно найти слова. Он часами, пока ведёт машину по пустынным дорогам, пытается подобрать правильное объяснение. Как он подойдёт к Сэму, сядет рядом, а лучше — на пол около очередной гостиничной кровати, заглянет ему в глаза и скажет, что ему не в чем себя винить. Что Дин сам этого хочет и совершенно не чувствует себя несчастным. И что всё в порядке, не из-за чего тут голову ломать. И что... нет, вот этого Дин, пожалуй, ни в коем случае брату не скажет — совершенно лишняя чепуха. Но Дин не говорит и того, что обычно планирует произнести. Это невозможно — то же самое, что добровольно сесть на раскалённую сковородку, прекрасно зная, до какой температуры она раскалена, и что происходит при соприкосновении горячего металла с кожей.

Поэтому Сэму никак не расстаться со своими заблуждениями.

Почти час проходит в молчании. Потом Сэм встаёт и уходит в душ. Дин засекает время по часам — обычно Сэм выходит из душа минут через семнадцать-восемнадцать, поэтому уже через пятнадцать минут у Дина начинает сосать под ложечкой. Он то и дело косится на дверь, стараясь на пропустить триумфального появления братца. Пропустишь — пеняй на себя. Но если нет... Можно попробовать. Главная ошибка Дина в том, что он всё время пытается объясниться с братом без слов — не понимая, как ему порой нужны эти слова, ведь сам он прекрасно обходится без них. Сэм не обладает достаточным мастерством чтения мыслей по лицу, поэтому не всегда понимает, не всегда улавливает сигналы.

Щёлкает дверная задвижка, и Дин вскидывает глаза. Дверь открывается, и в облаке пара появляется Сэм — в полотенце, обёрнутом вокруг бёдер, с влажными волосами. И весь какой-то притихший. Дин не может понять, что происходит. Он смотрит на брата удивлённо, но тот садится на соседнюю кровать и смотрит куда-то поверх плеча Дина.

Ничего не поделаешь, — думает Дин, — Придётся действовать самому.

— Сэм? — негромко зовёт он. Тот вздрагивает, обратив на него взгляд. Дин, ухмыльнувшись, откладывает на тумбочку дневник и садится на кровати. Он смотрит Сэму в глаза, и тот нервно облизывает губы, пытаясь понять, что, чёрт возьми, происходит. Но Дин не оставляет места недосказанности — подходит к его кровати, осторожно опускается на колени. — Ты бы меня послушал, а?

— Я... тебя слушаю, — сглотнув, кивает Сэм. Но слушать у него как раз-таки не очень получается. Гораздо лучше получается просто смотреть в тёплые глаза, пытаться — в очередной раз, да сколько же можно, да почему ж не получается — понять наконец это необъяснимое создание, сидящее сейчас подле его кровати.

— Сэм, ты... знаешь... — Дин как всегда растерял все слова на полдороги, и наконец, отчаявшись что-либо объяснить, вдруг вспоминает про язык, понятный обоим. Другой вопрос, что ещё ни разу ему не приходилось им пользоваться — обычно это шло по умолчанию или с подачи Сэма. Дину никогда не приходилось говорить это вслух, но он чувствует себя таким виноватым из-за того