мы долго лежали на диване, бесцельно гладя и лаская друг друга. Порой даже забывали о том, кто кого гладит, и не обращали на это особого внимания. Как-то совершенно естественно мой член оказался на свободе, а шорты — на полу. И Джес неспешно и задумчиво водила по напряженному пенису своим ноготком, задевая и головку, и мошонку, и уздечку... Я тоже водил пальцами по ее расслабленному телу, уставившись в потолок. Под моими пальцами попеременно оказывалось то ее лицо (ладонь остро и приятно щекотал джесин носик), то грудь (я с любопытством ощупывал следы недавней экзекуции), то живот. Я исследовал каждый миллиметр прекрасного пупка, проводил пальцами по упругому прессу и возвращался обратно к сисечкам, чтобы снова взобраться рукой на прелестный черный эверест, следуя к вершине — торчащему от наслаждения соску.
— Ты на меня не сердишься? — Тихо спросила Джес.
Я не видел ее глаз, но чувствовал, как она в очередной раз добралась пальцем до особенно чувствительной точки на яичках.
— Нет, Шоколадка. Ты умница. Ты сегодня выдержала такую невероятную боль, и получила такой невероятный экстаз... Я бы не решился испытать подобное... А что ты при том говорила — это все полная ерунда. Я видел твое лицо, и кажется ты была где-то за гранью.
— Да. Это невозможно описать, Адриан. И я бесконечно благодарю тебя за это...
— Знаешь, только такая конченная извращенка, как ты может благодарить мужчину а подобное издевательство над ее телом.
— Значит, я конченная извращенка. — Спокойно и мечтательно промолвила Джес. — Как и ты.
— Вот-вот... Мы с тобой два сапога пара... — Я тихо рассмеялся.
Мы помолчали, продолжая гладить друг друга, царапать, щекотать... Где-то на периферии звучал неторопливый инструментальный джаз, совсем далеко на улице заливались певчие птицы.
— Не хочу вставать, Джес... — Прошептал я. — Никуда не хочу идти. Хочу до ночи лежать здесь с тобой. Мне так хорошо...
— И мне... — Прошептала она в ответ.
Несколько минут спустя на диване осталось два спящих тела, обнаженных, переплетенных в немыслимой позе. Мы с Джес отправились в странствие — туда, где нам не требовались эти грубые телесные оболочки. И вернулись обратно лишь ближе к вечеру.