Папина доча

же спокоен и ровен, как будто он попросил придвинуть нему сахарницу. Ни он, ни я не сомневаемся, что выполню то, о чем попросил папа. Нет, не так — что сказал папа! Наверно, мама и бабушка так же послушно выполняют то, что папа сказал... Мои ладони ложатся на обнаженные ягодицы и широко, как можно шире раздвигают их в стороны. Между ног, там, в моей девственной щелочке, начинает жарко пульсировать, и я знаю, что если сейчас провести пальцем между губками, то он будет очень-очень мокрым. Такое бывает, когда я слышу стон мамы или бабушки, когда папа делает с ними это... Или когда ласкаю сама себя, представляя себя на их месте. Или как сейчас, когда знаю, что будет дальше...

Негромко щелкает открываемая крышка. Я вздрагиваю — папин палец густым толстым слоем аккуратно наносит на дырочку прохладную мазь,. Попка испуганно сжимается, но папин палец настойчиво мажет, немного приникая внутрь.

— Папа, мне больно будет... Ну не надо! — громко шепчу я. Хотя и я, и папа знаем, что так я говорю всегда, словно это часть какого-то ритуала. Папин палец оставляет попу в покое, и я знаю, что сейчас он смазывает свой уже налившийся кровью... Я всегда краснею, когда произношу это слово — член. Большой, с тёмно-бордовой головкой, весь увитый темно-синими венами, с тяжелыми отвисшими яйцами в коричневой мошонке.

Член.

Когда-то давно он разрядился глубоко внутри мамы, оплодотворив её, и на свет появилась я. А сейчас я сама готова принять его...

Горячая скользкая головка утыкается в сжатую дырочку попки. Ойкаю от неожиданности, крепко вцепившись в свои ягодицы. А головка медленно начинает вдавливаться в туго сжатое отверстие, с трудом раздвигая его. Закусываю губу — медленно накатывается боль. Кажется, в попу засовывают толстую горячую палку, которая вполне может разорвать в клочья мою маленькую дырочку!

Папа давит медленно, ни на секунду не ослабляя нажим. Головка буквально продирается внутрь, боль становится почти нестерпимой. Я громко всхлипываю, слёзы бегут по щекам — кажется, вот-вот моя непокорная попка разорвется пополам! И тут и я, и папа облегчённо выдыхаем — головка с трудом преодолевает сопротивление тугого колечка мышц ануса и ныряет вглубь. Папа замирает, тяжело дыша. Я снова всхлипываю — попа горит огнём, но это всё же не та боль, когда всё только начиналось. Отпускать ягодицы пока ещё нельзя...

— Ноги вместе поставь, — снова звучит папин голос. Медленно сдвигаю ноги, сжимаю колени вместе — так моя попа становится ещё теснее. За окном бабушка и мама в купальниках собирают на стол — чистят овощи, режут салат, не зная, что сейчас происходит здесь, в этой комнате, прямо у окна...

Или подозревают?

Папины руки увесисто опускаются на мои плечи. Всё, передышка окончена, сейчас он... Нажим возобновляется, и оставшаяся на свободе часть папиного члена медленно вдвигается в мою несчастную, изнывающую от боли попку.

— Мамочка-а-а! — тихо пищу я, но уже всё — мошонка увесисто шлепает по моим мокрым нижним губкам. Значит, папа весь во мне, и теперь