Слово и дело

вне постели, братец? — ехидно спрашивает он, убирая ладонь и отступая на полшага. Дин, потеряв столь необходимое тепло родного тела, тянется к нему, дёрнув подбородком.

— Достаточно. — хрипло говорит он, и голос у него срывается. В его глазах застыло всё то же, мучительно-беззащитное выражение, да Сэму и самому уже плохо без него — он возвращается обратно, внезапно подхватывает брата под ягодицы и усаживает на стол. Коленом вклинившись между послушно разведённых ног, упирается ладонями в край стола, прижимаясь как можно ближе, чтобы между их телами не осталось ни миллиметра, — Ты сумасшедший, Сэм... Я же вешу килограммов восемьдесят...

— Да ну? — он ухмыляется — так знакомо, а в глазах пляшут чертики, и честное слово, у Дина у самого уже начинает ехать крыша. Их губы снова встречаются, и Дин рад бы больше не отпускать брата ни на секунду от себя, но удержать его невозможно — вот он уже склонился над его плечом, выводит языком узоры по ключице; перенеся вес тела на ногу, руками рвёт ремень его джинсов из петель. — Как же я ненавижу эту твою пряжку...

— Это я тебя... ненавижу... — прерывистым шёпотом, как заклинание твердит Дин; не выдержав, хватается за плечи Сэма, проезжает ладонями по спине, забираясь кончиками пальцев под пояс джинсов и резинку трусов, поглаживая. Сэм вдруг останавливается, бережно поднимает его голову за подбородок, заглядывает в глаза. Дин расслабленно, совершенно безумными, потемневшими от страсти глазами смотрит на него, облизывает губы. В глазах — невероятная смесь чувств и эмоций, но он не может ничего сказать или объяснить. Да это и не требуется. Сэм же у нас экстрасенс, — с ухмылкой думает Дин, — Он и сам всё прекрасно понимает. И видимо, действительно понимает, потому что, удовлетворённый беглым осмотром, наконец расстёгивает ремень, за ним — молнию, забирается под неё, поглаживает сквозь тонкую ткань боксеров.

Дин распахивает глаза, выгибается навстречу ласкающей руке, всхлипнув — он напряжён до предела, он терпеливо ждал этого момента, чёрт возьми, как Сэм может быть так спокоен?

— Так на столе меня и поимеешь? — у него ещё хватает сил на то, чтобы криво ухмыльнуться и задать вопрос. Сэм качает головой. Спокоен он только внешне. Если бы Дин знал, если б он только знал, как перехватывает дыхание, когда он входит в комнату, как хочется иногда просто обнять его, но не поднимается рука. Как холодно было в тот день, когда он пытался уйти. Если бы Дин хотя бы догадывался о том, как он красив, когда закидывает голову, выстанывая его имя, когда капельки пота блестят на висках, и губы припухли от поцелуев. Если бы Дин знал, он никогда не сомневался бы в том, что именно чувствует к нему брат. Но Сэм надеется, что Дин и так знает — он ведь старше, он должен прекрасно разбираться в людях. Может быть, Дин и знает — потому что он позволяет этому безумию длиться, позволяет надежде жить где-то около лёгких, чтобы при каждом