Утонуть и уплыть

он смущён. Может, и так. Посмей кто-нибудь назвать Дина шлюхой — и Сэм собственноручно вырезал бы наглецу глаза его собственными рёбрами, но он не может отрицать истинности этих слов. Дин — абсолютная шлюха, но только для Сэма.

Пока Сэм возится в поисках смазки, Дин снова смотрит на него и говорит:

— Я видел, что ты сделал в Питтсбурге. Видел тела. Мне неделю потом кошмары снились.

— Так было нужно, — говорит Сэм. Его скользкий палец входит в Дина, растягивая его, подготавливая к сэмову члену. Он был бы нежнее, но прошло уже три месяца. Если дело кончится тем, что он выебет Дина всухую, до крови, Дин сам будет в этом виноват, он не должен был бросать Сэма. — Я должен был достать кое-что из-под города.

Дин издает отрывистый, сухой звук, который Сэм предпочитает принять за смешок. Смешок переходит в брань и сорванное дыхание, когда Сэм приподнимает его, стаскивая вниз по постели, и насаживает на свой член.

Именно в этот момент — в первый момент, когда он проникает в Дина, тонет в нём, в ту секунду, когда головка члена преодолевает последнее сопротивление и погружается в него, — Сэма всегда захлёстывает пьяное безумие. Ему нравится раздвигать диновы ягодицы и смотреть, как он растягивается, принимая Сэма в себя. Сэм бы часами мог смотреть на то, как его член входит и выходит из Дина, из его опухшего, блестящего от смазки отверстия.

Но — три месяца, и Сэм не может дать себе времени, чтобы насладиться всем этим. Только братьбратьбрать. Он вбивается в Дина так, словно хочет его разорвать. Дин царапает простыни, пытаясь за что-то уцепиться, — своими толчками Сэм отпихивает его назад.

— Ты ушёл, — говорит Сэм. Он вжимается в Дина, выгибает спину и яростно работает бёдрами — потому что ему нужно быть ещё глубже, нужно убедиться, что, стоит Дину даже просто подумать об уходе, ему всё ещё будет больно. — Куда ты делся? Я искал тебя. Или ты прятался от меня? Разве я когда-нибудь плохо к тебе относился?

Он слегка задевает зубами нежную кожу у Дина на горле, быстрым движением языка касается бьющегося на вене пульса, а потом его зубы впиваются в плоть. Дин бьется под ним, его пальцы пытаются схватить Сэма за загривок, словно желая его отодрать. В его стонах ясно слышна боль, но Сэм только крепче сжимает зубы, вгрызаясь в его плоть, пока Дин не перестает вырываться.

Сэм вбивает в него свой член, оглаживая его острые бёдра, дёргает его на себя, навстречу своим движениям, и снова впивается в его горло, в безобразный синяк, который уже начинает проступать. Он чувствует во рту вкус Дина, чувствует, как страх, которому уже три месяца, начинает отпускать, словно, трахая Дина, Сэм гонит этот страх прочь. С тех пор, как Дин пропал, всё тело казалось закостеневшим от напряжения, но чем дольше он чувствует свой член в диновой заднице, тем больше тает это напряжение.

К моменту оргазма он уже снова