Наваждение. Часть 2: Фарс

что-то было нужно...

Сегодня меня снова отправили под крышу, снова потолок. Кабель хреновый, еще чего доброго током шарахнет...

Я залез на леса, приковался сбруей, достал из кармана нож, рассуждая про себя, что надо бы зачистить контакты на зажиме. Подрезал изоляцию, оголил провода...

Немного помедлил.

В голове звучал голос Ирины: «Ты слабак, ты никогда не сможешь сделать это. И кому ты что докажешь? Вместо того чтобы решать свои проблемы, ты бежишь от них».

Потом зазвучал гулкий голос Леньки: «Да ладно тебе, Сань, пойдем лучше вечерком пивка попьем!»

Я усмехнулся — лучше амброзии и на твоей территории.

И резко прижал оголенные провода туда, где жалобно билось сердце...

* * *

Темнота не была абсолютной. В ней мелькали блики, слышались голоса, обрывки ощущений и чувств...

Я пытался зацепиться за что-то, удержать это, но цепляться было нечем и не за что...

Холодно...

Это было первое внятное впечатление, которое не исчезло, едва появившись, а пришло и осталось...

Твердо...

Второе впечатление...

Больно...

Третье...

Тысячи мелких точек боли...

Спустя вечность пришло слово — камень. Холодный, твердый и шероховатый...

Я попытался ощупать его, но слабость наполняла меня, словно какой-то сосуд... Тело... Я — тело, поэтому я чувствую — холод, боль, твердость...

Возникло и расплылось светлое пятно. Сквозь пелену пробился свет... боль... Глаза... Я — тело, у меня есть глаза, они болят, потому что я смотрю на свет... Что сделать, чтобы не было боли? Закрыть глаза... темно, боли нет... хорошо...

Прошла еще вечность, прежде чем я снова смог открыть глаза и повернуть голову.

— Хорошо, что ты выбрал электричество, а не бросился, скажем, под поезд. Мне бы совсем не хотелось портить такое красивое тело уродливыми швами, — голос... знакомый и незнакомый одновременно...

— В следующий раз я постараюсь, чтобы меня хорошенько размазало по асфальту... — почему мне хочется говорить ей такое? Ах да, это же она...

— Следующего раза не будет, — со смехом сказала она... ее голос разносился гулко, мой звучал глухо... — Уж я-то об этом позабочусь.

Я повернул голову к свету.

Я знал, что произошло, как я здесь оказался, почему так медленно возвращалась ко мне чувствительность. Все просто — я умер. А она меня оживила. Зачем? Разве не очевидно?

— Конечно, ребенка от тебя я теперь не рожу — хватило же тебе фантазии спустить мне в прямую кишку свою последнюю порцию жизнеспособной спермы — зато у меня будешь ты. Всю вечность мы теперь будем неразлучны, — говорила она, обходя вокруг камня, на котором я лежал — я слышал, как перемещался источник ее голоса, ощущал тепло ее тела и даже различал шорохи ее шагов.

Затем она остановилась:

— Ты не хочешь ничего спросить?

Я качнул головой.

— Ты не хочешь на меня посмотреть?

Я снова качнул головой.

Она опустилась на колени рядом со мной и взяла меня за руку:

— Почему? Почему ты такой упрямый?

Я передернул плечами.

— Ведь теперь все это вообще не имеет значения! По большому счету, ты теперь не человек — у тебя не может быть своих желаний, чувств или стремлений...

— Тогда зачем было меня оживлять? Ведь раз у меня нет моих желаний, чувств