смотрела на него, перебирала его кудряшки на затылке. Он набросился на меня, рвал своими толстыми губами мою грудь, покусывал соски, раздвинул ноги, вошёл в меня. Затем быстро подложил под поясницу подушку, заломил за голову руки и вошел еще раз.
— Можно я тебе... туда?
— Можно...
— На тебя можно?
— Можно, Тони, милый...
Но он изменил решение, перевернул меня на колени и резко вошел сзади, затем так же резко вынул член и, смочив слюной попку, буквально порвал мне ее, затем снова вынул и вошел в киску... и вновь в попку. Тони встал на ноги, упал на колени, ввел член мне под затылок:
— Хочу твой белий волоса, аморе мио...
Я с изумлением обнаружила, что головка его члена бьется под косточкой на затылке, удар жгучей спермы в мягкую кожу, слипшиеся от сладкой влаги волосы — я кончила, услышав только самое начало собственного протяжного вопля...
Все длилось несколько часов подряд, Три, четыре, не помню, может быть, пять или семь. Я сходила с ума — и только на окраине сознания брезжила мысль, что завтра, завтра у меня поездка в Рим. И в отеле нужно быть ровно в восемь часов утра.
А утром меня разбудил Франческо. Просто стоял перед постелью в студии Тони. Стоял и смотрел на меня, раскинувшуюся и утомленную, как Даная Тинтроретто после излияния на жаждущее лоно золотого дождя. У него был оцарапан нос, на костяшках пальцев — запекшаяся кровь, а под мышкой — огромная коробка, перевязанная розовой лентой.
(Продолжение следует...)