Дневник Кристины. Папин день

ты точно хочешь этого?»

«Да! Я точно хочу этого! Я хочу чувствовать твой огромный член в своей заднице!», — я, наверное, нервничала, так как мой шепот сорвался на крик, но отец тут же приставив свой член к моей попке, начал осторожно качать всем своим весом и телом еле заметными толчками.

Я чувствовала, как мне становится тесно в моем платье, как моя грудь ноет от отсутствия ласк и я хотела, чтобы он его порвал напрочь. Как и мою попку. Все-таки его размер был чудовищным!

О! Это было ужасно! Я даже на какой-то миг пожалела, что решилась на подобный эксперимент, когда его раздутая головка преодолевала сопротивление колечка моего сфинктера. Вскрикнув от боли, я схватила папину руку и начала кусать его большой палец в те моменты, когда мне было нестерпимо больно, и посасывать его, когда боль отступала, или была приемлемой. Отец не убирал руки, начав ориентироваться на мои укусы, сбавляя свой напор в те моменты, когда я прикусывала его особенно сильно. Я не могла это контролировать, но чем дольше это длилось, тем становилось неотвратимей и привлекательней. Я включилась полностью в его страсть и похоть, раздувая свою темную сторону, понимая, что сейчас происходит на уровнях моего нижнего сознания.

Когда его головка наконец проникла внутрь, следом провалился и член, почти до половины, и я хоть и чувствовала жжение и растяжение, и даже резкую боль — была счастлива, зная по опыту, что вскоре острая боль исчезнет, а на смену ей придет сначала непрекращающееся возбуждение, а потом и удовольствие. Терпение — залог полного наслаждения, как говорил когда-то в таких случаях Алехандро.

Отец тоже замер, не решаясь двигаться, на что я прошептала ему: — «Еби, еби меня папочка! Нежно. Будь нежным! Будь нежным папи!», — и отдалась на его волю, выпятив покорно свою попку.

И он начал меня ебать. Именно ебать, участвуя в этом не только своим телом, но и душой. Я чувствовала не только каждую свою клеточку, но и его! Я предугадывала его движения, желания, порывы. Мы, как будто, начали танцевать невероятно сложный и страстный танец. Танец похоти и бесконечного разврата, жаркий — как Ад, и долгий — как Вечность. И кто получал большее удовольствие — мой ли отец, содомирующий свою развратную дочь, или же его дочь, начавшая сама насаживаться на стальной стержень своего отца — это был вопрос. Его член стал единственным, что для меня существовало во всем этом мире, Твердью и Явью, Началом и Концом, и я чувствовала, что я сейчас — в лучшем из миров!

Мне стало нестерпимо жарко в платье, хоть оно и задралось до самых моих сисек, я попросила его: — «Папи, сними с меня платаье! Пожалуйста, скорее сними его!»

Чувствовать его твердость в своей попочке, чувствовать скольжение по всей длине его ствола и то, как его головка замирает у выхода и снова погружается в мою жаркую глубину... Принимать вес его 250-фунтовой тяжести сосредоточенной на острие его члена было невыносимо приятно