Обои

Недавно на работе прочитали статейку о голубых. А я, скажу вам, впечатлительный очень. Достаточно мне прочесть о какой болезни, я тут же нахожу симптомы этой болезни у себя. Например, в той статье было написано, что голубых тошнит от женщин. А меня от наших баб на работе уже не то, что тошнит — рвет.

Кладовщица удовлетворена должна быть? Должна! Без нее у нас весь участок встанет. Шеф-повар, Томарка, чтобы довольная была надо? Надо! Не говоря уже о раздатчице Настюхе. Я же не самоубийца, я бригадир, я за нормальную работу всей бригады отвечаю. А бухгалтерия в день зарплаты — там же целый отдел с нерастраченной нежностью сидит и скучает. Директорская секретарша и та на мои плечи легла. Я ее как-то спрашиваю: «Вер, а наш директор, он что, не функционирует что ли совсем?» «Почему, — говорит она, — функционирует, но так ласково и нежно, что почти незаметно».

Короче, на работе за день так вымотаешься, придешь домой, а там уже моя Любка сидит. За день либидо накопила — я из ботинок выскочить не успеваю. Тут эта статья как нельзя кстати и подвернулась.

Прихожу домой. Любка сразу ко мне. «Пойдем, — говорит, — Сеня, посмотришь. Я купила в нашу спальню новые обои». Это у нас условный знак такой. А я и говорю: «Люб, ты только не пугайся, но выяснилось, что я голубой». «Да нет, — скалится она, — не голубые, а розовые». «Люба, — повторяю я терпеливо, — при чем здесь обои. Не могу я больше с женщинами — голубой я». «С каких это пор ты голубым стал? — спрашивает она. — Вон рожа красная какая». «Да нет, я в другом смысле. Ну помнишь, по телевизору про них смотрели?» Любка сначала остеклянела, а потом сразу заголосила, завыла, вещи теплые мне засобирала, спрашивает, когда меня обратно ждать. Я говорю: «Люба, ты не поняла, за это сейчас не содют, это же болезнь». «Заразная?» — сразу недоверчиво переспросила она. «Нет, — говорю я, — это психическое. Это когда мужчине женщину чем-нибудь пришибить охота, вот как мне сейчас тебя».

Потом сжалился. «Ладно, — говорю, — не реви. Пойдем в последний раз этим позорным делом займемся, и все — завяжу я с вами».

На следующий день директор ко мне подбегает. Шепчет: «Сеня, ты что офонарел? На складе бардак, ползавода с животами мучается, двоих уже в реанимацию увезли, на носу баланс, а главного бухгалтера Самуилыча девчонки в отделе закрыли и неизвестно что с ним делают, а ему еще до пенсии дожить надо.

Сеня, родной, выручай! А мы тебе зарплату вдое увеличим, молоко за вредность давать будем, а летом на Гаваи. А?»

«Нет, — говорю я, — все! Завязал я с блудом. Хотите, товарищ директор, с вами пойдем, обои в спальне посмотрим, — и так игриво в нос его целую, — но о женщинах больше не может быть и речи. В конце концов имею я право на переверзию или не имею? Свобода у нас личности или не свобода?»

«Свобода-то, — говорит он, — свобода, но нельзя