гамму только до пресловутых оттенков серого, видимо так на них давила действительность. Рабочие пепельного цвета всматривались в красный огонь плавильной печи. Сизая героиня соцтруда сложила свои тяжелые, словно онемевшие руки на коленях. Во всех лицах и позах чувствовалась усталость, даже если они и улыбались. Впрочем, это только мне так казалось. Хотя вне фойе районного клуба 70-х годов прошлого века они смотрелись странно, очень чуждо. Хозяевам эта эстетика почему-то нравилась, но не исключено им просто это посоветовал кто-то в качестве демонстрации своей утонченности. Я выслушала небольшую лекцию Леонида о ценности этих работ. Временами я бросала взгляд на его губы, показывая, что мне интересен он, а не соцреализм.
Появилось вино. Мы уселись на диваны. Я постаралась сесть рядом с подругой, чтобы она меня не видела, а Леонид наоборот видел хорошо. Беседа продолжилась. Я знала свою силу, видела, что платье мое задралось слишком сильно, видела, что он на секунду задерживает взгляд на сумраке между моих ног. По мере того как мы пьянели, он все дольше останавливался на мне глазами, уже готов был вытерпеть мой вызывающий взор, я даже выгнула спину выставляя грудь. Катя что-то рассказывала про соседей, которые им завидуют. Уже дважды выпили кофе. Я понимала, что сама себя завожу больше и больше, я уже не могла остановиться и готова была ему дать хоть в туалете.
Но, что удивительно, на меня он никакого впечатления не производил, ни как мужчина, ни как человек. Так обычный сноб, даже слегка напуганный свалившимися на него деньгами. Меня заводила сама ситуация, острота. Совращение его на глазах у жены, выдержит он или нет. Что победит — верность или похоть, моя красота или её? Сама физиология секса проста, самое утонченное в нем это ситуации в котором зарождается, женская соревновательность. Женщина ведь существо гаремное, она будет тянуться к тому мужчине, к которому тянутся и другие женщины, но она всегда тешит себя надеждой быть любимой женой в этом гареме.
Алкоголь все больше менял сознание, условности между людьми ослабевали, границы размывались, все эти сложные реверансы ухаживаний теряли смысл, казалось, что надо сразу переходить к удовольствиям, раз уж они присутствуют в наших телах. Катя стала очень развязанной, как часто бывает с пьяными женщинами, она требовала, чтобы все внимание отдавалось ей и моё и мужа. Собираясь что-то сказать, она умоляла смотреть ей в глаза, дескать, она скажет что-то необыкновенно важное, но пока она выжимала наше внимание, забывала, чего, собственно, собиралась говорить. Заливалась смехом, казалось она полностью замкнута на себе, на своих мыслях и эмоциях и только навязчивое желание иметь зрителей раздражало все больше. Впрочем, это было на руку.
С Леонидом мы переглядывались совсем откровенно, мне стало понятно, что «клиент созрел». Я даже игриво приподняла край юбки, он улыбнулся и как-то нервно поглядел на жену. Я понимала его мысли.
— Почему эти люди — указала я на портреты — такие напряженные, они думают о