Пожарная команда

остальные участники этого не знали. У меня, конечно, немедленно встал, но под дождевиком этого всё равно не было видно, и не слишком долго продолжался этот фонтан. Теперь с победными завываниями мы направились к крестьянскому дому, который, впрочем, мало отличался и запахом, и внешним видом от хлева. В этом действительно не было ничего особенного, потому что все ходили здесь в грязных сапогах, и всюду была грязь. Каждый чувствовал себя чертовски хорошо, так как эта изначальная крестьянская грязь была невероятно родной. Здесь же каждый мог смело проявить свою мелкую неряшливость. Мы немного постояли кружком в странной большой кухне, ожидая ящика пива или бутылки шнапса.

Когда молодой хозяин, наконец, с ними появился, снова раздался вой и бутылка шнапса пошла по кругу. Откупорены первые бутылки пива, раскурены сигареты и рассказываются первые непристойные анекдоты. Каждый ищет место, кто отрыгнуть, кто пытается его перещеголять, а некоторые неслышно бздели из-под своих дождевиков, которые в этом пропитанном в навозной жиже, продымлённым воздухе кухни, конечно, не снимались. Весь сценарий был в высшей степени развязанным, и я не много знал о том, как там себя вести. С одной стороны, я больше всего хотел сбежать, с другой стороны, это нужно сделать так, как будто я только всецело занят поиском прохлады. К тому же в моих измазанных навозом пожарных штанах что-то чесалось, к чему бы на работе я для массажа прижал свой сапог. Но это опрометчиво — в деревне станут осуждать гомосексуальную дрянь — я теперь не хочу рисковать. Ещё одно пиво, ещё один глоток из быстро пустеющей бутылки шнапса — в лучшем случае нести довольно засаленную чушь, и, кроме этого, я и не знаю, что делать. Настроение становилось всё паршивее, и командир выдал распоряжение: кто первым пойдёт ссать, выебет спасённую тёлку. Ну да, не плохо, и я заметил, что приказ не вызвал большого возмущения. Наоборот: некоторые двигали своими задницами, показывая, как они ебут тёлку, и цокали языками. Я ещё не чувствовал большого желания отлить и ещё хорошо мог сдерживать свой жёлтый бульон. А кто родился в январе, выпей, выпей, выпей! — о-йе, это заводила, и они всё снова шутили, и так великолепно пьянствовали. Все развязано, во всё горло орали. Мы теперь сидим за столом на скамейках — два или три пожарника уже собрались уходить — молодой хозяин расцветает всё больше, даже поёт с нами и пьёт, как заправский пьяница. Он поставил пиво и по настоящему высосал его, потом глубоко отрыгнул, чихнул и открыл следующую бутылку. Временами наши взгляды пересекались — он сидел как раз напротив — а я всё думал, как следует расценивать его рукопожатие в навозной яме. После спасательной операции он, также как и все не мылся, и засохший навоз придавал его волосатым рукам невероятную силу.

Он снова перехватил мой взгляд, и что это означало? Под столом я уже почувствовал его резиновый сапог между своих ног. Что он хотел? Вообще-то