Законы природы или укрощение строптивой

нею, говорить о том, как с ней хорошо. Марина почти не отвечала мне, только слушала. Но несколько раз она поднимала ко мне глаза, в которых я читал такие же чувства. Я стал гладить ее по щеке ладонью, затем спустился к груди и долго играл сквозь тонкую ткань платья с ее напряженными сосками. Лифчика Марина не одела. На ней было короткое платье, не прикрывающее колен, а под ним колготки светло-бежевого цвета, под которыми скрывались миниатюрные кружевные белые трусики. А под трусиками — о, боже! — гладко выбритая щелочка, изнемогающая от желания пописать.

Не переставая говорить, я опустил руку ниже, и моя ладонь, забравшись под платье, нащупала верхний край колготок. Пальцы осторожно оттянули резинку. Марина не только не была против, но и пододвинулась немного на сиденье, чтобы мне было удобнее. Моя рука продвинулась ниже: и вот тут я был просто поражен. Чуть выше ершика волос, который она обычно оставляла на лобке, явственно ощущалась огромная для ее худенькой фигурки, а главное, твердая как дерево выпуклость. Без всякого сомнения, она очень сильно хотела писать. Я не мог понять, как она умудряется так спокойно себя вести и не проявлять своего состояния. А ведь после начала поездки прошло не больше получаса, и наверняка еще не все выпитое пиво «отфильтровалось» в ее мочевой пузырь. Ей явно предстояло захотеть еще сильнее.

Я дрожал от возбуждения. Моя ладонь, стараясь не давить на выпуклость, протиснулась дальше. Марина слегка развела ноги (она была на это способна!) и пальцы легли на щель. И здесь — новый сюрприз! Щелка источала смазку, даже полоска кружевной ткани между Марининых ног была влажной. Я никак не ожидал, что в таком состоянии она сможет возбудиться от моих ласк. Я проник одним пальцем между губ, спустился к дырочке, попытался проникнуть внутрь — это оказалось почти нереально! Верхняя стенка влагалища из-за перерастянутого мочевого пузыря была выпуклой и очень твердой. Я не стал протискивать палец внутрь, чтобы не мешать ей терпеть, и стал играть с клитором. Я гладил этот отвердевший орешек, то кружил вокруг него, то осторожно прикасался к самой вершинке, и почти забыл про время. И вдруг Марина сжала ноги и прошептала:

— О боже! Никогда в жизни так не хотела в туалет.

Минут десять мы сидели без движения, потом она, чуть согнувшись, стала слегка ерзать на сиденье, сжимая ноги с отчаянным усилием. Моя рука оставалась у нее в трусиках. Через некоторое время она попыталась положить ногу на ногу, но моя рука мешала это сделать.

— Убери руку, пожалуйста, — попросила она, но как только я шевельнул ладонью, вдруг пискнула, — Нет! Лучше оставь. Потискай ее, зажми, ох, сделай хоть что-нибудь! Я больше не могу, — шептала она еле слышно.

Она сгибалась, ерзала, сжимала ноги так, что моя кисть уже онемела, но из ее щели не выливалось ни капли. Мой палец все еще был между ее половых губ, и я чувствовал, что