из гаитян. Они тащили под руки черную девушку, выглядевшую как-то странно — впрочем Мари, выглянувшая было из комнаты, увидела ее только мельком, прежде чем негритянку занесли в сестринскую. Туда же поспешила Гретхен. Затем Мари пришлось спрятаться — по коридору, пошатываясь, шел Майер. В сестринской он, впрочем, не задержался — минут через десять он вышел, бросив мимоходом «справитесь и без меня» и прошел обратно, распространяя сильный запах спиртного. Дождавшись пока Майер уйдет к себе, Мари выскользнула из комнаты и быстрым шагом направилась к помещению для сестер. Еще подходя к двери, она услышала раздраженные возгласы Гретхен и мягкое увещеванье Сигрун, которым возражал молодой девичий голос.
— Что тут происходит? — Мари вошла в комнату. Посреди нее стояла каталка, над которой склонились две медсестры, покрасневшие от усилий. На ней лежала молодая черная девушка — не мулатка, чистокровная негритянка, шестнадцати-семнадцати лет. Лицо ее, ранее, видимо, весьма симпатичное, сейчас уродовал большой синяк, настолько распухший, что почти скрывал правый глаз. Белую простыню покрывали пятна крови, сочившейся из разбитого носа. В эту простыню девушка и куталась, не желая показываться белым женщинам.
— Кто она такая? — Мари требовательно посмотрела на Сигрун.
— Девушка, снизу, — ответила датчанка, — не хочет говорить, что с ней.
— А то не понятно, что, — буркнула Грехтен, — опять Ганс руки распускал, похотливый кабан. Чем ты его опять рассердила?
— Опять? — приподняла бровь Мари.
— Да, — ответила Гретхтен, — своенравная девка, с гонором. Уже не первый раз ее так воспитывают, все без толку. Глупая и злобная дикарка, то есть ой... — немка осеклась, заметив как гневно сверкнули глаза Мари.
— Ясно, — процедила та, — ну-ка, оставьте нас вдвоем.
— Но Мари, — растерянно произнесла датчанка.
— Я сказала — брысь отсюда!
Сигрун и Гретхен переглянувшись, вышли из сестринской. Когда за ними закрылась дверь, Мари обернулась к девушке, смотревшую на нее с недоумением и с интересом.
— Как тебя зовут, дитя?
— Жюли, — осторожно произнесла негритянка.
— Они говорили правду, Жюли? — Мари села на стул рядом с попятившейся от нее гаитянки.
— А тебе то что, — буркнула негритянка, — ты вообще кто такая?
— Друг, — улыбнулась Мари.
— Здесь не может быть друзей, — убежденно сказала Жюли, — и то, что у тебя черная кожа ничего не значит. У тех уродов, что привели меня сюда она тоже черная. И у Макудаля.
— Они враги, — согласилась Мари, — а я хочу помочь тебе.
— Что, — рассмеялась Жюли, — хочешь уговорить меня раздвигать ноги перед этими ублюдками?
— Именно так, — сказала Мари. Жюли зашипела, как разъяренная кошка, ее рука взметнулась, чтобы залепить пощечину, — и остановилась на полпути.
— Не делай глупостей, — спокойно сказала мулатка, — это ни к чему не приведет.
Жюли дернулась, пытаясь вырваться и Мари вывернула ей руку за спину.
— Пусти, — прошипела Жюли, тщетно дергаясь, — ты все равно не заставишь меня делать то, что хотят эти скоты.
— Нет, ты будешь, — жестко сказала Мари, — будешь затем, что это позволит тебе и всем остальным позже свергнуть захватчиков.
— Ты... — Жюли подняла глаза и встретилась со спокойным, полным