тебя подлости?..
Но отец кривил губы и переводил тему.
Все его знакомцы (благо, кроме Груздя с Бурдачом, были и другие) в ответ на осторожные, как считала Настя, расспросы вдруг делались немыми и глупыми. Только у одного из них, Виталия Иннокентьевича Полудумова, после пьянки развязался язык, и он, интимно приобняв Сашку за плечи (ради дела она решила потерпеть), поведал ей, что Флейтист — самая гнидская гнида и самая сучья сука во всем городе.
Перед Сашкой, обалдевшей от перегара, развертывалась панорама подлостей и преступлений Флейтиста, главным из которых было то, что он еврей. Это придавало рассказу известную цену, но в Сашке все равно елозил скверный червячок.
При попытках узнать имя и адрес Флейтиста Полудумов трезвел и громоздко шутил. Все было насмарку.
Сашке было хреново, как никогда. В один и тот же день с ней произошли самое ужасное и самое прекрасное события в ее жизни, и она никому, никому не могла об этом рассказать. Она плюнула на учебу, на свой вид и вообще на все на свете. Она часами бродила по городу, вымокая под октябрьскими дождями, и хамила ухажерам, которые липли к ней везде, даже в набитых маршрутках. Она начала курить и, хоть ей жутко не нравилось, упорно приучала себя к куреву, злорадно думая о том, как портит себя.
Однажды, когда Сашка увидела большую дырищу на колготине и поймала себя на мысли — «а, и так сойдет» — она вдруг поняла:
ТАК БОЛЬШЕ НЕЛЬЗЯ
Выкинув начатую пачку, она устроила ревизию всем своим шмоткам, смешанным в винегрет. Депрессии пришел конец: нужно было не страдать, а действовать.
Через пару дней у нее был готов план.
Это был безумный план, и Сашке было жутко, но она старалась не зацикливаться на этом, чтобы не передумать.
Как нередко бывает с безумными планами, он сработал. И не как-нибудь, а тоже безумно.